– Шерлок, ты неисправим.
Холодный голос эхом отскакивает от трех таких же холодных стен и путается в холодных прутьях решетки.
– И тебя туда же, Майк, – Шерлок сидит на полу, прислонившись к стене, и вертит в пальцах незажженную сигарету.
Зажигалку у него отобрали вместе с мобильным и набором отмычек. Неважно, он мог бы открыть этот замок и так, но тогда все будет бессмысленно. Он мог бы сбежать, а мог сделать так, чтобы его не поймали. Это всего лишь травка из подполья за мелочь, которая ему совершенно не нужна. Но ему нужно это. Майкрофт в этой влажной тесной конуре, такой холеный и самодовольный. Он только что вел долгую малоинформативную беседу с Лестрейдом. Старый милый Лестрейд – такой же ограниченный, такой же безмозглый, но почему-то крайне терпеливый, когда дело касается Шерлока, все время напрашивающегося на неприятности парня. Это даже не занесут в его личное дело, уж Майкрофт постарается, на что Шерлоку глубоко плевать.
Молчаливой тенью, звеня ключами, в камеру проскальзывает Лестрейд. Когда решетка распахивается, Шерлок продолжает все так же безучастно переводить взгляд с одной стены на другую. Он ждет. Он испытывает терпение. Окружающих. Он это умеет.
Майкрофт умен, Майкрофт амбициозен, Майкрофт целеустремлен, Майкрофт – гордость семьи. Но все его терпение и спокойствие показное, Шерлок это знает. Он сам такой.
И терпение старшего брата лопается воздушным шариком, он делает стремительный шаг вперед, выхватывает у Шерлока сигарету, разворачивается и выходит, хлопнув дверью.
– Зачем ты это делаешь? – Лестрейд все так же стоит, придерживая решетку, без всяких признаков нетерпения: вот уж у кого стальная выдержка. Шерлок еще не решил, завидовать инспектору или презирать его за это.
– Закурить есть? – не глядя, спрашивает Холмс, медленно поднимаясь и с шорохом проезжая дорогой курткой по шершавой грязной стене.
Инспектор хмурится и, ничего не отвечая, закатывает рукав, под которым наклеен матово отсвечивающий круг никотинового пластыря.
– Значит, нет. Мои вещи? – искоса глянув на руку инспектора, Шерлок направляется к выходу.
– Брат забрал, – слышится за спиной и Шерлок со злостью бьет стену кулаком, потому что его злит все это. Брат, родители, школа, Лестрейд.
***
Вечером костяшки синеют. Он сидит за столом, подобрав ноги, и в свете трех мониторов вся его кожа кажется синей. Ему жаль, что у человека только две руки и только одной можно пользоваться в полном объеме. Жаль, что у людей только два глаза и ими можно читать только один текст. Ему мало. Мало, черт возьми, мало того, что может дать ему обычное, это неуклюжее уязвимое тело, потому что его мозг может и хочет видеть-анализировать-знать-делать больше. Он хочет поглощать больше информации, ему нужно больше пространства. Ему. Нужно. Больше.
Стол Шерлока занимает треть пространства комнаты, он завален вещами – самыми обычными: книгами, гофрированными листами, дисками – и такими, которые многие люди не видели и никогда не увидят. У Шерлока нет причин учитывать мнение окружающих о себе, и на его столе липовые удостоверения личности, диски с порнухой, деньги и разлагающиеся пальцы в колбах. Есть только одно, что он предпочитает всегда скрупулезно убирать в нижний ящик стола. И сейчас рука привычно тянется вниз. Ящик сделанного на заказ стола из дорогого дерева, на идеально отточенных, как швейцарские часы, соединениях колесиков мягко скользит наружу.
Там есть такая же, как стол, пафосная-дорогая-благородная-претенциозная коробка, предназначавшаяся, вероятно, для картотеки в отцовской библиотеке. Сейчас в ней череда тонких прозрачных пакетиков с белым мелкокристаллическим порошком, похожим на снег. Пакетиков так много, что это тянет уже на приличный срок. Но Шерлок убирает их в нижний шкаф не из страха, а из простой вежливости – матери не нравится, когда прислуга ходит с круглыми от волнения глазами, все эти нелегальные эмигранты, которые так боятся проблем с законом. Холмс знает, что сюда, в их огромный идеальный дом в духе псевдобарокко, скрывающийся за высоким забором живой изгороди и несколькими постами-вышками с вооруженной охраной по периметру, нет доступа стражам правопорядка.
Он высыпает тонкую дорожку и размельчает кокаин своим школьным пропуском, запаянным в пластик – по правилам, его нужно держать при себе все время, и Шерлок быстро нашел, как применять его в самых разных ситуациях. Он сворачивает трубку из первой попавшейся под руку бумаги, и как символично, что этим листом оказывается оставленный отцом список университетов. Шерлок должен выбрать, но он не хочет. Больше всего он не хочет быть участником каких-либо социальных институтов – семьи, школьного совета, университетского братства.
Полоска длинная, гораздо длинней, чем делают те, кто тусуется в клубах золотой молодежи. Потому что и Шерлок не такой, как они. Нет. Он делает вдох.
Восемь минут. Ровно восемь минут нужно его организму на то, чтобы начать усиленный выброс нейротрансмиттеров, и кажется, что он чувствует, как ускоряется передача информации между нервными клетками. Количество рук и глаз перестает иметь значение. Все перестает иметь значение.
***
Яичница, бекон и апельсиновый сок. Даже странно, как банален может быть завтрак в такой сумасшедший день. Вчера его девятнадцатилетняя сестра позвонила и объявила, что привезет домой свою вторую половинку. Мать была счастлива, а отец…ну, военные не очень-то знают, что счастье – это иногда нечто большее, чем одобрительный кивок. Но это было вчера. А сегодня они впятером сидят на залитой солнцем кухне и молчат. Потому что Гарриет привела не Мэттью, Стива или Джоша. Она привела Мег. Отец, мать, сын, дочь – как на подбор светловолосые, аккуратные и с выправкой – такие, какими хотел видеть их отец семейства. И Мег. Маленькая, юркая, с черными, торчащими во все стороны волосами и явной примесью азиатских кровей. Напряжение стало лейтмотивом этой семейной трапезы. Отец в гневе, мать в шоке, сестра расстроена, Мег в смятении. А Джон… он думает о том, что склонность к однополым связям, вполне вероятно, может передаваться генетически. Когда поступит в медицинский, он, возможно, напишет об этом курсовую или даже диссертацию. А в качестве доказательства предъявит свою сестру и себя. Потому что, на самом деле, родителям, возможно, не представится шанса понянчиться с внуками. Но он точно не станет говорить им об этом сейчас.
– Подбросишь меня до школы? – Джон поворачивается к отцу, разбивая тем самым почти полную неподвижность и тишину последних двадцати минут.
Уотсон-старший кивает и, желая всем приятного аппетита сквозь зубы, уходит за пиджаком. Джон знает, что это пройдет. Отец иногда по-военному жесток, но на самом деле он всегда был разумным и отходчивым. И он не захочет терять дочь. А пока Мег подружится с мамой и все будет хорошо. Джон не то чтобы оптимист, но он застрял где-то между оптимизмом и реализмом, этакий прагматизм с намеком на наивность.
Пока они едут, Джон размышляет о том, что, похоже, они с сестрой не такие разные, как он всегда считал. Она была бесшабашной, активной, неуправляемой, почти хулиганкой в школе. Вечеринки, литры пива на спор, прогулы, свидания по ночам в машинах полузнакомых парней. А младший из Уотсонов – отцовская гордость, отличник, еще со средних классов определившийся с выбором профессии, ответственный, аккуратный, пунктуальный. Брат и сестра – он думал, что у них ничего общего, кроме родителей, а теперь вот оно как получилось.
Возможно, теперь им будет о чем поговорить.
И Джон сможет рассказать ей о том, что он – тоже. Такой же. И что он влюблен. Влюблен не в милую голубоглазую блондиночку, тоже отличницу из группы поддержки – о том, как они подходят друг другу, сплетничала вся школа. Нет, он влюблен в странного парня, который не признает никаких социальных условностей и, почему-то, несмотря на состояние родителей, учится не в одном из тех дорогостоящих пансионатов для мальчиков, а в обычной школе вместе с Уотсоном. Шерлок Холмс. Джону нравится, как звучит это имя. Его хочется произносить. С протяжным – Шееееерлок, так мягко, с четким окончанием. Имя, которое как будто создано для того, чтобы воздействовать на эрогенные зоны языка и губ.
У них много совместных занятий: биология, физика, химия. Джону они нужны для поступления в Бартс, а зачем они нужны Холмсу, он так и не понял. Половину занятий Шерлок просто игнорировал, а на второй ставил какие-то свои опыты и делал совершенно не относящиеся к темам лекции расчеты. И он, судя по всему, знал больше, чем преподаватели.