Встали у кромки поля и русские полки, набираясь сил перед новой сечей. Нелегко досталась первая победа: поредели дружины, устали кони, перетрудившиеся руки воинов без прежней твердости держали копья и мечи, кровь сочилась из недавних ран.
Тишина над полем поразила Дмитрия. Будто и не было здесь двух больших, изготовившихся к бою ратей. Воины переговаривались шепотом, кони ржали тихо и приглушенно. Не звенело оружие, смолкли боевые трубы. Ветерок лениво шевелил поникшие стяги.
Дмитрию вдруг показалось, что никакого боя еще не было, что он только-только вывел полки на это поле. В наступавших сумерках не было видно убыли в русских полках. Воинский строй стоял твердо и несокрушимо.
"Чего же я жду? - думал князь. - Скоро будет совсем темно..."
Но что-то удерживало его от приказа, которого ждали воеводы.
Только спустя много лет, пережив не единожды радость побед и горечь поражений, князь поймет, что это что-то было воинской мудростью, даром, которым отмечены только истинные полководцы. А в тот февральский вечер на реке Кеголе молодой переяславский князь мучился сомнениями.
- Как пришли немцы, налегке или с обозом? - вдруг спросил он гонца с заставы.
Воеводы недоуменно переглянулись. О вражеском обозе нужно думать после боя, когда неприятель разбит, когда пришло время делить добычу...
Гонец обстоятельно рассказал, что рыцари двигались налегке, полностью изготовленные к бою, обозов с ними не было. Даже шубы с собой не везли. Стучат, поди, зубами. Вечер-то морозный!
- Без шуб, говоришь, немцы? - весело переспросил Дмитрий. - Мерзнут, говоришь? Ну, мы их боем греть не будем, пусть мерзнут!
И опять раньше других понял князя Довмонт:
- А ведь верно, княже! Не выстоять немцам всю ночь в железных доспехах, померзнут! Выбор у немецких воевод невеликий: или тотчас на бой идти, или убираться восвояси. А времени для раздумий у них нет - скоро совсем стемнеет!
Воеводы захлопотали, отдавая распоряжения сотникам и десятникам.
Из обоза, стоявшего за рекой, в полки привезли шубы, тулупы, войлоки. Воины накидывали их поверх кольчуг: и тепло, и можно мигом скинуть наземь, если понадобится сражаться.
Обозные мужики даже шатры раскинули позади полков, чтобы ратники могли поочередно отдохнуть в тепле. За шатрами разожгли костры. В медных котлах над огнем забулькало горячее варево.
Воины повеселели, перекидывались шутками:
- Так можно и постоять: и тепло, и неголодно...
- А каково немцу? Железо - оно холодит...
- Выморозит их наш князь, как тараканов из избы...
- Студена ночка, хороша ночка...
- Для немцев не больно хороша!..
Когда рассвело, рыцарей уже не было на том краю поля. Они ушли под покровом ночной темноты, так и не решившись напасть на русские полки.
Поехавшие вслед конные разъезды сообщали воеводам, что рыцарей не было ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути. Совсем ушли немцы!
Три дня стояло русское войско на поле битвы.
Тяжелыми оказались потери, особенно в пешем ополчении. Павших новгородцев длинными рядами укладывали вдоль берега Кеголы. Среди убитых опознали добрых новгородских мужей: Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратщу, Василья Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих.
Шестеро скорбных новгородских ратников понесли к обозу тело посадника Михаила Федоровича. Прямым и твердым был посадник в жизни, не слукавил и в свой смертный час. В пешем строю, как простой ратник, бился он в челе новгородского полка и погиб, сраженный секирой кнехта.
Тысяцкого Кондрата не нашли среди убитых: не то немцы, отступая, уволокли его с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Не нашли и Радислава Болдыжевича, и Данилу Мозонича, и порочного мастера Тогала. Горька участь пропавших без вести. Не осталось их близким даже родной могилки.
А из простых ратников едва половина осталась в новгородском ополчении, да и те почти все поранены. Много полегло и псковичей. Неистовый князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Но и честь немалую взял. Имя Довмонта люди называли рядом с именем предводителя войска - князя Дмитрия Александровича, сына Невского: "Славные витязи! Истинные ратоборцы оба!"
Остались навечно в неласковой раковорской земле многие переяславцы и владимирцы, тверичи и суздальцы. Как бились плечом к плечу, так и теперь лежали рядом под серым чужим небом, завещав вечную скорбь родным и близким...
Хмур был князь Дмитрий. Не утешили молодого князя ни униженные просьбы раковорских послов о мире, ни богатейший выкуп, привезенный из города в русский стан, ни обещания датских королевских людей впредь не пакостить новгородской заморской торговле, ни славная военная добыча пятьдесят саней, доверху наполненных рыцарскими доспехами и стягами, ни даже громкая слава полководца, добытая в этой битве. Слишком дорогой оказалась победа!
Много боевых товарищей потерял князь Дмитрий, но зато приобрел верного друга - князя Довмонта Псковского. Эта дружба переживет все испытания временем.
Низовские и новгородские полки возвратились в Новгород, а неугомонный Довмонт пошел со своими псковичами по земле Вирумаа, сокрушая рыцарские замки и сжигая деревни. До самого моря продолжался этот опустошительный поход, нагоняя страх на немцев и датчан.
Мирно стало на новгородских рубежах. На этот раз - надолго...
Глава 4
ВЕРНОСТЬ
Князь Довмонт Псковский был верным человеком. Жизнь его была прямой, как взмах меча. Довмонт любил повторять: "Враг - это враг, а друг - это друг, даже если дружба оборачивается смертельной опасностью, потому что обмануть друга - то же самое, что обмануть самого себя, а обманувшему себя - как жить?" Повторял не для себя, а для других, потому что для самого князя Довмонта сказанное было бесспорным - так он жил...
Весь смысл жизни князь Довмонт видел в защите города, доверившего ему свою судьбу. Под стягом князя Довмонта псковские ратники громили немецких рыцарей, и летописцы, извещая о победах князя, неизменно добавляли, что воевал он за правое дело. И передавались из уст в уста рассказы о подвигах Довмонта Псковского, воодушевляя людей на служение родной земле. "Давит и жжет иго ордынское, а мы - живы, а мы вот на что способны!"
...В лето шесть тысяч семьсот семьдесят девятое* начали пакостить немцы на псковском рубеже, взяли несколько сел. Князь Довмонт на пяти насадах, с дружинниками и шестью десятками псковских охочих людей, нагнал немцев на реке Мороповне, отбил пленных и добычу. Конные рыцари спаслись бегством, а пешие кнехты, побросав копья, спрятались в камышовых зарослях. Воины Довмонта подожгли сухой камыш. Многие кнехты погибли в огне, а остальных псковичи побили стрелами на песчаной косе...
_______________
* 1271 год.
...В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят первое* подступили немцы ко граду Пскову, на кораблях и сухопутьем, кованой рыцарской ратью. Князь Довмонт, не дожидаясь полков из Новгорода, вышел на них со своей дружиной и мужами-псковичами, многих побил, а иные побежали без памяти за речку Опочку.
_______________
* 1273 год.
Вдругорядь принялись немцы нужу творить в псковских волостях на речке Желче, отбегали и снова приходили. Князь Довмонт на плотах переправился с войском через Узмень между Псковским и Чудским озерами и повоевал немецкую землю, отвадил рыцарей от разбоев...
Случалось, что имя князя Довмонта надолго исчезало со страниц летописей, но это молчание было многозначительнее иных слов. Оно означало, что немецкие железноголовые рати, устрашившись меча Довмонта, на время оставляли в покое псковские рубежи.
Многие князья добивались расположения прославленного воителя, но князь Довмонт неизменно оставался в стороне от междоусобных распрей. Так и состарился, не осквернив свой меч кровью русских людей. С уважением повторяли на Руси гневные слова Довмонта, обращенные к честолюбивым искателям великокняжеского стола: "Как можно обнажать меч в собственном доме?!"