Выбрать главу

По обозначенной на карте железнодорожной ветке у Перемыкина ползало два бронепоезда, перекрывая артиллерийским огнем все подходы к передовым позициям. Соблазнительным казался небольшой участок у озера Дубовое, но там в деревне Заречье стоят два тяжелых и восемь легких орудий. Конечно, крыть будут картечью… Все приготовлено к тому, чтобы бригада положила здесь все свои эскадроны!

Ударить бы сбоку, зайти незаметно, неожиданно. Самый козырный на войне ход! Пускай их много, не сосчитать, но они уже оглядываются на границу, думают не наступать, а отступать… Много ли им сейчас надо?

Сжав виски, Григорий Иванович закрыл глаза и так сидел минуту, другую. В любом бою отдаются два приказа — с той и другой стороны. Один из них останется невыполненным. Чей?.. На какой-то миг привиделось, как к генералу вбежал испуганный начальник штаба, что-то крикнул и оба они, побросав все на столах, старческой рысцой потрусили из обреченной комнаты…

Раздумья комбрига перебил Борисов.

Комиссар считал, что брать Проскуров силами одной бригады рискованно. Не секрет — противник с каждым днем становится упорнее. Каждое проигранное сражение приближает его к гибели, следовательно, стойкость его будет возрастать. Если взглянуть на дело шире, как любил говорить покойный Христофоров, бригада уже достаточно показала себя. Самое время проявить благоразумие, иначе одним шагом можно испортить все.

Выслушав, комбриг хмыкнул и покрутил бритой головой.

— По науке считаешь? Это хорошо. Все, как приказчик, разложил… Но вот еще какая наука есть: не равнять его с собой. Он, может быть, и думает, как бы нам накласть и в хвост, и в гриву, да вот беда — кишка тонка! Полноценности в нем нет, полноценности! Понимаешь? По-научному сказать: несоответствие замыслов и возможностей. А тут еще Збруч под боком, спасение. И вот я так соображаю: если мы его пугнем хорошенько, он стреканет, как заяц. Ну что? Не по науке это?

— Риск, Григорий Иваныч!

— Конечно, риск. А как же в нашем деле без риска? Кто, знаешь, не рискует, тот шампанского не пьет. Так у нас в Одессе говорили.

Неожиданно он потянулся, выгнулся, сладко и откровенно зевнул.

— Что я тебе, Петр Александрыч, гарантирую, так это вот: штанишки у его превосходительства Перемыкина будут сырые. Сам увидишь, вспомни потом мои слова!..

Поздно ночью комбриг велел седлать Орлика — отправился проверять караулы. На лице начальника штаба сочувственное понимание: когда в голове усталость, лучше всего хлебнуть свежего воздуха.

— Григорий Иванович, я с вами, — вызвался Борисов.

Погруженный в свои мысли, Котовский ехал молча. На полкорпуса сзади держался Борисов. За ними следовали ординарцы.

Висел ущербный рожок месяца, иней высеребрил землю. Деловито постукивали копыта коней.

Вдалеке блеснула полоска озера, потом вдруг на гребне бугра обозначилось несколько верховых фигур. Григорий Иванович повернул коня в кусты. С седел не слезали, ждали. Редко ронялись капли с голых веток.

Стали слышны голоса верховых, и Черныш шепотом сказал, что это свои.

Комбриг фыркнул:

— По ветру чуешь?

— По винтовкам вижу. Казаки через правое плечо надевают. Да и голос — Мартынов… Свои это, Григорь Иваныч. Видать, разведка.

Комбриг, вглядываясь в подъезжавших всадников, не шевелился. Когда верховые поравнялись с кустами, Котовский тронул повод и выехал. Те испугались, руки дернулись к шашкам.

Черныш угадал правильно — это возвращалась разведка второго полка.

Назад поехали вместе.

От Мартынова попахивало самогоном. Разбитной парень оправдывался тем, что не смог отказаться от угощения.

— Они нас, Григорь Иваныч, так ждут, так ждут, прямо сил нет! Набедовался народ.

Комбриг удивился:

— А ты что, в самом Заречье был?

— А как же! Все мы.

— Как попали?

— Да как Исус Христос, по воде. Их там, Григорь Иваныч, если по озеру идти, хоть за ноги бери. Никто и не пикнул.

— Что ты говоришь?! И глубоко, нет?

— Какое там! — разливался Мартынов, радуясь, что о самогоне забыто. — Редко где по брюхо. В одном месте, наверно, с головкой будет, так можно обойти. Я запомнил.

— Ага, ага… — и Котовский замолк, ни о чем больше не спрашивал. Комиссар, почувствовав, что сообщение Мартынова дало мыслям комбрига какой-то неожиданный толчок, так и не собрался заговорить.