Эктов вздохнул:
— Чего нам на них равняться? Они досыта и в хорошую пору не ели.
— А у нас? А в России? Даже странно слышать!.. Царское правительство, если хотите знать, ввело разверстку еще перед Февральской революцией. Вон когда! Что, и этого не знали, не читали?
— Ну, правительство!.. Ввело оно разверстку, да только… на бумаге. На деле-то, если разобраться…
— А мы, — перебил Котовский, — ввели на самом деле. Ввели и осуществили. Мы все любим доводить до конца!
— Это да, — Эктов горько покачал головой. — Это мы знаем, убедились.
— Про кого это вы — «мы»? — сощурился Котовский.
— Как «про кого»? Про мужика хотя бы. Про жителя сельского.
— Только не расписывайтесь за всех! Не надо. Мужик мужику рознь.
Штабс-капитан воспрянул и хитровато, словно подсматривая в щелочку, глянул на своего собеседника:
— Тогда зачем же вам такая армия, позвольте спросить? Зачем такая сила? Ведь вся губерния в войсках!
— Странно… — Котовский пожал плечами. — Вы офицер и задаете такие вопросы! Да ведь это же закон: плуг всегда находится под защитой меча.
— Хороша защита! На кого же вы идете с пулеметами? На мужика?
— На кулака, — поправил Котовский.
— Но разве кулак не мужик? Где та грань, которую вы проводите в деревне? Неужели вас не насторожило, что даже у такого никудышного вождя, как Антонов, под ружье встало пятьдесят тысяч человек? Пятьдесят тысяч! Что же, все они, как вы их называете, кулаки?.. Нет, Григорий Иванович, еще не поздно осознать, что народ, то самое большинство, которым вы так любите козырять, против вас. Да, против! И этому вы видите огромнейшие доказательства! Ог-ромнейшие!
Высказывался штабс-капитан горячо, отбросив или позабыв свое благоразумие. Григорий Иванович слушал, не перебивая, и как бы в такт словам покачивал бритой головой. Удивительно, до чего они похожи один на другого, эти начинающие хозяйчики! Точно таким же помнил он помещика Георгия Стаматова, у которого после побега с каторги работал управляющим по подложному документу. Стаматов тоже, как и этот вот, только осваивался в положении помещика, владельца с натугой собранного хозяйства, и смотрел на остальной мир настороженно, боясь, как бы не отыскалась сила, способная разрушить завоеванное им благополучие.
— «Огромнейшие доказательства»… — негромко повторил Григорий Иванович и подождал, не скажет ли собеседник чего-нибудь еще. Эктов, глядя куда-то в сторону, нераскаянно свел брови, стиснул зубы: высказался, вот!
— Павел… кажется, Тимофеевич? (Эктов все так же напряженно, еле заметно кивнул.) Вы правы, пятьдесят тысяч у Антонова — сила. Против нас даже Петлюра имел меньше. Но вот скажите: куда же они тогда девались, эти пятьдесят тысяч? Были, были — и вдруг их не стало! Легли в боях? Вы сами знаете, что нет. Боев у нас было не так-то уж много. Может, они отступили вместе с Антоновым? Тоже нет. К Бакурам у Антонова было всего несколько полков. Так где же они, спрашивается, эти самые пятьдесят тысяч? Сквозь землю провалились? Да?.. А-а, молчите! Вот вам и ответ на ваши «ог-ромнейшие доказательства». Зря вы, господа, тешили себя числом этих самых мужиков. Сбить с толку, обдурить можно не одну тысячу. Попробуйте удержать их, убедить драться до конца, умереть за свое дело! А мужик-то оказался не дурак.
В дремучей бороде Эктова язвительно блеснули зубы.
— Пропаганда, выходит? Бескровный метод? По Марксу?
Вздернув подбородок, Григорий Иванович с недоумением оглядел собеседника, как бы выясняя причину его внезапной иронии.
— А вы что же, хотели, чтобы мы захлебнулись кровью, бродили в ней по колени? На это был расчет? Не вышло, господа хорошие! Дурных, как говорят, нема.
Не соглашаясь с поражением, Эктов ожесточенно сжал кулаки в коленях.
— Значит, мало было — пятьдесят тысяч! Мало! Сами же сказали: к Бакурам у Антонова осталось несколько полков. А если бы с самого начала у нас было тысяч сто, сто пятьдесят? Представляете, с какой силой вы встретились бы под Бакурами?
С откровенным сожалением Котовский сверху вниз взглянул на встопорщенную фигуру штабс-капитана.
— Скажите, как по-вашему: Деникин хороший генерал?
— Простите, судить не мне, — буркнул тот, съеживаясь еще более.
— Но армию он подобрал хорошую? Тут-то вы можете судить.
— Армию? — Эктов не понимал, куда клонится разговор. — Я считаю, что да, хорошую.
— Ну вот. И дисциплина у него была как надо, так? И вооружение. Видимо, то же самое у Колчака, у Врангеля…
— Что вы хотите сказать? — не выдержал Эктов.
— Я хочу спросить вас как офицера, как человека, знающего, что такое война: почему же мы тогда расколотили всех их вдребезги? И Деникина, и Колчака… Да всех! А колотили-то чем? Вот, — показал руки, — почти голыми. Все у них было, а все-таки мы их раздолбали! И раздолбаем еще, если сунутся. Поверьте мне! Так что, куда уж там вашему Антонову. Будь бы у него хоть сто тысяч — конец один. Да вы ведь и сами это понимаете. Себя-то зачем обманывать?