Карасу поднялся в воздух. Дан прыгнул Онибабе наперерез, вытягивая катану. Оказавшись между старухой и крестьянкой, взмахнул мечом, собираясь одним ударом снести ведьме голову. Онибаба стремительно пригнулась, лезвие катаны просвистело над ее макушкой. Ведьма двигалась настолько быстро, что человеческому глазу трудно было уследить за нею. Она упала, опираясь на руки, покатилась по земле, вскочила с ловкостью опытного бойца и пошла на Дана. Он выставил меч перед собой, двинулся по кругу, делая обманные выпады. Старуха ничуть не испугалась, не попыталась даже маневрировать. Побежала прямо к противнику – обнаженная по пояс, как борец, жилистая, такая тощая, что сквозь кожу проступали кости.
Добравшись до ронина, Онибаба взмахнула длинной костлявой рукой, будто сметая с пути досадную помеху. Удар был такой силы, что Дана швырнуло об землю. Он не успел опомниться, как ведьма прыгнула ему на грудь, придавила всей тяжестью, схватила за горло – она была невероятно сильна. Дан высвободил руку, врезал в челюсть – Онибаба лишь помотала седой башкой и крепче стиснула когтистые пальцы. В глазах помутнело. Ведьма склонилась ниже, восседая на ронине в позе наездницы. Она весело хихикала. Перед лицом Дана тряслись мешочки дряблой кожи, когда-то бывшие грудями Онибабы. Очень не хотелось, чтобы это зрелище стало последним в жизни. Дан вцепился в пальцы ведьмы и попытался их разжать.
Внезапно хватка ослабла, а потом и вовсе исчезла. Кто-то стащил с его груди цепкую старуху. Откашливаясь, хватая ртом воздух, Дан встал на четвереньки. У Онибабы появился новый противник – огромный мужик в цветастом косодэ, краснолицый, с длинным, словно у Буратино, носом. За спиной его хлопали синие крылья, но на ангела он нисколько не походил. В руках здоровяк сжимал окованные железом веера. С удивительной для тучного тела грацией он раскачивался перед ведьмой, будто исполняя ритуальный танец. Веера трепетали, краснолицый ехидно ухмылялся, Онибаба выглядела растерянной. Она пыталась ухватить мужика, но тот неуловимым, плавным и одновременно стремительным движением все время уходил в сторону.
Очередной взмах веера перед лицом старухи закрыл ей видимость, загородил Дана. Тот подхватил катану, вскочил, размахнулся – на этот раз удар достиг цели. Седая голова покатилась по тропе, тело сделало еще несколько шагов и свалилось на землю, заскребло руками и ногами.
Краснолицый съежился, сделался меньше, свернулся в невразумительный клубок, который заиграл разными красками, потом начал чернеть. Человеческое тело теряло очертания, размывалось, съеживалось, превращаясь в нечто иное. Вскоре на месте мужика сидел Карасу.
– Может быть, тебе стоит заменить катану на сямисэн, Акира? – саркастически осведомился он. – Ты орудуешь мечом с такой же силой и скоростью, как делала бы это девица из хорошей семьи.
Дан смиренно поблагодарил тэнгу за помощь, но тот не сжалился, продолжал выдавать замечания, одно ехиднее другого. Подытожил:
– Следует усилить тренировки, Акира. Не понимаю, откуда у меня, величайшего сэнсэя, взялся такой нерадивый ученик.
Дан лишь поклонился: когда дело касалось искусства мечника, тэнгу становился безжалостным и нетерпимым.
– Теперь идем получать плату за сохраненные жизни, – смягчился Карасу. – Крестьяне – народ бережливый, денежки у них надо забирать сразу. А то потом выяснится, что ведьма была чьей-нибудь любимой тетушкой, которая просто мило шутила с беременными.
Он уселся на плечо Дана, тот подхватил за волосы голову Онибабы и отправился в деревню. Обитатели Амацу встретили его восторженными восклицаниями, тут же передали приятно позвякивающий мешочек – два моммэ медью, как было договорено.
В доме старосты почетного гостя накормили ужином и уложили спать. Тэнгу улетел ночевать в лес. Дан немного поворочался на циновке, но вскоре усталость взяла свое, и он отключился…
Белые хризантемы источали тонкий полынный аромат. Лепестки поздних синих ирисов трепетали под слабым ветерком. В теплом воздухе, напоенном пением цикад, ощущалось приближение осенней грусти.
Она стояла возле каштана, задумчиво проводя пальцем по шершавой коре. Тонкая, как побег молодого бамбука, нежная, словно капелька утренней росы, белая, будто лебединое перо. Любимая, такая желанная, такая недоступная…
Дочь господина, Кумико-сан… Акира происходил из древнего самурайского рода Сайто, и семья его не была бедна. Однако между самураем и дочерью дайме, которому он служит, – пропасть. Нельзя надеяться, нельзя думать, нельзя даже мечтать…
Но Акира мечтал со всем пылом молодого сердца. Вот и сегодня, увидев Кумико в саду, он застыл, замер, издали наблюдая за грациозными движениями девушки. Кумико медленно обернулась, посмотрела прямо ему в глаза. Уголки тонких, капризно изогнутых губ едва заметно приподнялись в легкой улыбке. Лишь мгновение – и Кумико опустила ресницы, пряча блестящий взгляд. Склонила голову, грациозно ступая, ушла прочь.
В душе Акира поселилась сумасшедшая надежда…
Пыльная дорога, тянущиеся вдоль нее поля, кое-где цветущие кусты, синеватые горы на горизонте, запах невидимого моря, вкрадчиво вползающий в ноздри… Деревня Амацу осталась далеко позади.
Редкие путники с опаской поглядывали на ронина в простой одежде, спешили быстрее миновать его – места безлюдные, а кто знает, что кроется в мыслях безработного самурая?
– Люди… – недовольно проворчал с плеча ворон. – Скорее бы лес. Прибавь шагу, Акира!
«Карасу – интроверт и социопат, – подумал Дан. – Как, впрочем, и все тэнгу – странные, загадочные существа, горные и лесные духи со способностью к оборотничеству. Эти демоны настолько ненавидят людей, что не хотят мира между ними. Обернувшись монахами, а то и самим Буддой, нашептывают правителям и воинам недобрые советы, сеют раздор и драки. Но если уж тэнгу сочтет воина достойным, возьмется его обучать – тогда этот человек в искусстве мечника не будет знать равных. Говорили, что знаменитый Миямото Мусаси, которого никто не мог победить, обучался ремеслу воина у древнего тэнгу с горы Фудзияма.
Тэнгу трепетно берегут родные места – если путник неосторожен в лесу, ломает ветки или шумит в горах, они могут даже убить его…»
– Скажи, кто ты сейчас? – потребовал ворон, прерывая эти неспешные мысли. – Кто в тебе властвует: Акира или дух-пришелец?
– Пришелец, – буркнул Дан.
– Что ж, – выдал Карасу после недолгих раздумий. – Может, это даже к лучшему. Ты сумеешь придать свежести взгляду моего бедного друга и решимости его душе.
Карасу был кем-то вроде фамильного хранителя семьи Сайто, что снова доказал вчера, в сражении с Онибабой. Он никогда не оставил бы подопечного в беде.
Когда-то прадед Акира спас молодого раненого тэнгу от стаи разгневанных кицунэ[9], которых незадачливый дух раздразнил по неопытности. Самурай забрал вороненка домой, выходил, и тот из благодарности остался с ним. Карасу обучал воинскому искусству вот уже третье поколение семьи. Еще ворон обожал донимать мужчин клана Сайто мудрыми советами, проявляя при этом редкостный сарказм и ехидство. Вот и сейчас он хрипло воззвал:
– Акира, если ты меня слышишь: скажи хоть что-нибудь. С тех пор как сегун отправил тебя в изгнание, ты подобен цветку, пляшущему на воде. Не так красив, разумеется, но в силе и твердости не уступаешь… Наконец-то лес!
Дан и не заметил, как дорога перешла в узкую тропу и привела к подножию горы. Ворон расправил крылья, взлетел, исчез в кронах деревьев. Дан с интересом осматривался. Лес не походил на тот, какой он привык видеть в России. Было много незнакомых деревьев и кустарников. Из тех, что он сумел узнать, росли дубы, буки, каштаны, но и они выглядели как-то необычно. Тонкие деревца с резными листьями он определил как разновидность клена.
Приближалась ночь, последние солнечные лучи запутались в молодой листве, окрасив ее на прощание в малиновый цвет. На лес быстро опускались бархатистые сумерки. Сначала Дан подумал, что ночевать здесь будет неуютно, потом вспомнил: с ним тэнгу, а значит, все будет хорошо. Словно подслушав его мысли, ворон опустился на плечо и спросил:
9
Кицунэ – японское название лисы. Здесь имеется в виду – лиса-оборотень. Существо со сложным, непредсказуемым характером. Может творить зло, а может – добро. Умеет обращаться в женщину.