Я и так достаточно зла. Мы оба знаем и он, и я, что не было никаких причин для моего нынешнего заключения, но он умный человек. Он точно знает, как манипулировать окружающими. Он прекрасно знал, что власть Долоса проистекает из заключения, и поэтому я нисколько не сомневаюсь, что он манипулировал Долосом, чтобы тот бросил меня сюда.
Вот почему я не совсем понимаю.
— Ты перестанешь меня игнорировать? — спрашивает он низким и довольно раздраженным голосом.
Я наконец открываю глаза и устремляю на него прищуренный взгляд. Едва освещенный бледным светом огня, пляшущего в канделябре на стене, я различаю черты его лица. Скрюченный и наполовину скрытый тенью, человек на другой стороне камеры вглядывается в меня. Его губы поджаты. Брови нахмурены. Несмотря на раздражение в его тоне, выражение его лица выглядит так, словно он чувствует что-то, чего я еще не видела на его лице.
Чувство вины.
— Я не игнорирую тебя, — говорю я. — Я просто ждала.
— Чего? — спрашивает он. Так много гребаных требований.
Я прислоняю голову к стене за спиной. — Чтобы ты заговорил первым, — говорю я. — Я уверена, что есть причина, по которой ты это сделал.
Фигура за пределами моей камеры отворачивается от меня. Голубые глаза вспыхивают красным, прежде чем полностью исчезнуть с моего лица. Я позволяю своим собственным векам опуститься на место. Приятно для разнообразия взять верх, особенно над ним.
— Тебя должны были изгнать, — огрызается он.
— О? — Я издаю ошеломленный смешок. — Прости, что разрушаю твои планы.
Резкий звук ударов кулаков по металлу со скрежетом отдается у меня в ушах, и я снова открываю глаза, чтобы увидеть, как он сгорбился, упершись обоими кулаками в прутья моей камеры. — Неужели твоя жизнь ничего для тебя не значит? — спрашивает он.
Ирония, твое имя. Какой забавный вопрос исходит от человека, который поставил меня в такое положение. — Мне нужно напомнить тебе, почему я здесь в первую очередь? — Спрашиваю я. — Моя жизнь, что бы она для меня ни значила это то, что Боги сочтут не нужным. Незначительная. Расходный материал.
— Как ты узнала? — спрашивает он на этот раз.
Я сомневаюсь, стоит ли говорить ему правду. Что его выдал запах. Я не особо задумывалась об этом все то время, что была рядом с ним. Но это было здесь. Знакомое. Всегда присутствующее. Он сам был практически маяком в своих собственных делах.
— Ты был в офисе, когда Долос приговорил меня, — говорю я.
Он поднимает голову, и на этот раз, когда он смотрит на меня, выражение его лица искажено. Замешательство и что-то еще. То, чего… Я не ожидала. Медленно я отталкиваюсь рукой от стены позади себя и использую этот рычаг, чтобы подняться на ноги.
Я отхожу от задней стены и делаю еще один шаг, и еще, пока не оказываюсь почти в футе от него. Достаточно близко, чтобы я могла видеть белые облачка от его дыхания, поскольку он дышит довольно хрипло. — Я не знал о первой жалобе, — говорит он, как будто теперь это что-то меняет.
— Скорее всего, это сделала Рахела.
Он пристально смотрит на меня, и мне не нужно уметь читать его мысли, чтобы понять, какие вопросы роятся в его взгляде. — Она нашла меня во дворе несколько недель назад и попыталась утопить за то, что я была там.
Две темные брови сходятся вместе, образуя маленькую V-образную складку между ними, когда он хмурится. — Ты этого не говорила.
Я пожимаю плечами. — Тогда это было неважно.
— Я обратился к Долосу с конкретной просьбой, — говорит он. — Тебя должны были изгнать из Академии, а не… выпороть.
Я наклоняюсь вперед, пока верхняя часть моей груди не упирается в разделяющую нас решетку. — Что ты мог предложить ему в ответ на эту просьбу? — Спрашиваю я, скорее из любопытства, чем расстроенная этим открытием.
Он отворачивает от меня голову и тут же отпускает решетку. Он никогда не казался мне трусом, но теперь я понимаю, что он вполне может им быть. Жестокий в своей неспособности предвидеть потенциальные трещины в своем маленьком плане. Меня охватывает дрожь, и я обхватываю себя руками за плечи, также отстраняясь от решетки.
— Если ты не хочешь отвечать на этот вопрос, тогда зачем ты пришел сюда? — Наконец спрашиваю я после еще нескольких минут молчания. — Я знаю, может показаться, что у меня есть все время в мире, пока я заперта здесь на следующие три дня, но мне, вероятно, следует хорошенько выспаться, если я собираюсь пережить голод и порку.