— Так, — говорит он. — Я пойду первым. Хорошо? — Как и раньше, Регис не называет меня по имени, когда поворачивается ко мне и выгибает бровь. Мы знаем, что лучше не делать этого в разгар работы.
Я киваю. — Иди, я последую за тобой, когда они пройдут.
Это все, что требуется. Регис проскальзывает в созданное им отверстие, и мужчина толкает женщину вперед. Она цепляется за него, но в последнюю секунду наконец отпускает руку мужа и проскальзывает своим телом между камнем и металлом на другую сторону. Ее пухлое тело плотно прижимается к нему с обеих сторон, и она немного покачивается, протискиваясь наружу. Скрип металла доноситься до моих ушей, и я с тревогой оглядываюсь, но нас по-прежнему не обнаружили.
Я останавливаю мужчину, прежде чем он делает шаг вперед. — Ты не можешь пройти вот так, — говорю я, указывая на ребенка у него на спине.
Он протягивает руку и крепче сжимает ремни, удерживающие ребенка на месте. — Я не могу оставить его.
— Я знаю, — говорю я. — Но тебе придется снять его с себя и пройти самому. Я вынесу его.
— Ты не бросишь его? — требует мужчина.
Я сжимаю губы. Я хочу сказать ему, что его мертвый сын не почувствует этого, если они оставят его сейчас. Что ничего не изменится, если они оставят его тело, но я не могу. Во всяком случае, я уважаю их за решение не оставлять труп ребенка здесь, но это тот случай, когда он должен доверять моему суждению.
— Я передам его в твои руки, — повторяю я. — Даю тебе слово.
Проходит такт, и мужчина, наконец, начинает развязывать лоскуты ткани у себя на груди. Я качаю головой и вытаскиваю кинжал. — Нам нужно двигаться быстрее, — рассеянно шепчу я, начиная срезать повязки, хватая их до того, как они упадут на землю, и запихивая их куда только смогу. Мы не можем оставить их здесь. Сокрытие наших способов побега позволит им двоим выиграть время.
Позади себя я слышу крики из замка. Дым поднимается в воздух, заполняя мои ноздри. Насколько распространился пожар?
Мы снимаем ребенка со спины его отца еще до того, как я получаю ответ, и я быстро возвращаю свои клинки на место, когда он передает мне тело своего сына. Я прижимаю хрупкое тело худого мальчика к своей груди, когда мужчина поворачивается и направляется к отверстию, которое Регис предусмотрел для нас. Он оглядывается один раз, в глазах появляются страдальческие морщинки. Он встречается со мной взглядом, и я киваю, шагая за ним.
Мужчина еле сам пролазит, поскольку его спина прижимается к камням, и он проскальзывает сквозь них. Металл не скрипит, а затем в темноте появляются его руки, ожидающие. Я осторожно переворачиваю ребенка и передаю его через узкое отверстие. Пот собирается у меня на лбу и за шеей, стекая на одежду. Воздух касается моей плоти, посылая несколько капель вниз по позвоночнику. Это достаточное предупреждение.
Я бросаю мальчика на руки его отцу и поворачиваюсь, вытаскивая один из своих кинжалов из кожаных нарукавных ножен, в ту же секунду мужчина налетает на меня спереди. Я даже не колеблюсь. Острие моего клинка режет мужчине глаза, и брызжет кровь.
— Черт! — Резкий, глубокий и хриплый, его голос скользит по моим ушам, когда я прижимаюсь спиной к камню. Божественный аромат бьет мне в ноздри, как свежевспаханная земля и глицинии. Не Бог, а Смертный Бог. Однако он двигался достаточно быстро, чтобы заставить меня усомниться в этом. Так тихо, что я не заметила его до последней секунды.
Пальцы сжимают мое горло, но я отвожу лезвие от его лица и рассекаю запястье. Кулак врезается мне в живот, и воздух выходит из моих легких. Кулак врезается мне в ребра, и только из-за моей крови я знаю, что быстро заживу. Даже сейчас это чертовски больно. У меня вырывается хриплый вздох, но я не ругаюсь. Я ничего не говорю. Я не могу. Я ослепила его достаточно быстро, чтобы сомневаться, что он видел меня, но способности Смертных Богов к исцелению различны — никто не знает, как быстро у него могут заживать раны.
Прядь волос цвета воронова крыла развевается перед моим лицом в сочетании с точеной челюстью и прямым носом. Конечно, он чертовски великолепен. Определенно Божественен в каком-то качестве.
— Быстрый ублюдок, — рявкает Смертный Бог. — Тебе действительно нужно было целится в мои проклятые глаза? — Несмотря на слова, он звучит не особенно сердито — скорее шокировано, почти под впечатлением. Его губы растягиваются в улыбке, и жемчужно-белые зубы сияют в темноте. Я чувствую, что он обнажает их одновременно как награду и предупреждение.