— За то, что он послал Абдула Масджида отыскать нас?
— Это всё дело рук Шахбаз. Не нравится мне это, Ясмин. Эта ужасная ведьма готова на всё, чтобы добраться до Мухаммеда; может быть, они попытаются использовать тебя. Вчера Джалбадан спряталась за занавеской, и она слышала...
Раздалось знакомое позвякивание тяжёлых золотых браслетов, и лицо Хамиды сразу приняло иное выражение. Ясмин повернулась и увидела Надиру-бегуму и шедшего позади огромного тёмного евнуха Макбула.
Металлическое позвякивание, возвещавшее о приближении Надиры, всегда приводило в страх большинство женщин, хотя она была изящной и хрупкой. Глаза её были очень тёмными, что подчёркивала чёрная краска на ресницах, губы — окрашены в кроваво-красный цвет, но самой поразительной выглядела остальная часть лица, покрытая краской из золотого порошка. Когда она улыбалась, что случалось очень редко, были видны её зубы, покрытые чёрным, а длинные, до пояса, седеющие волосы почти всегда были заплетены и скрыты под покрывалом. В зенане она ходила босиком, ногти же на её ногах и пальцах рук были выкрашены красным, так же как ладони и стопы ног. Сегодня на её голове был золотистый муслиновый шарф, подвязанный лентой, вышитой бриллиантами и жемчугом; вокруг шеи виднелись ещё семь или восемь нитей жемчуга, тяжёлые золотые браслеты на руках и щиколотках завершали наряд.
— Ясмин, дитя моё. Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Я думаю, путешествие было трудным?
— Да, уважаемая матушка. Оно было довольно утомительным.
— Ты расскажешь мне обо всём?
— Обязательно. Я уже заканчиваю купание.
Старшая женщина наклонила голову, ощущая малейший признак недостаточной, на её взгляд, почтительности.
— Твоё купание может и подождать. Выходи.
— Хорошо, я сейчас оботрусь. — Голос Ясмин оставался нежным и мягким. Она подняла руки, чтобы Хамида могла обернуть её просвечивающим муслином.
— Тебе лучше поторопиться, дитя моё.
— Да, Надира. — Она стояла по колено в воде, пока Хамида просушивала её кожу, похлопывая по ткани.
Надира-бегума подняла подбородок.
— Моя дорогая, будь на то моя воля, ты могла бы стоять в воде хоть весь день и всю ночь. Но набоб требует тебя к себе. Ты должна явиться к нему немедленно.
Ясмин вышла из воды, вытерлась и торопливо оделась, ощущая присутствие Макбула и его загадочный взгляд, нисколько не смущающий её. Она оставила Надиру и последовала за евнухом.
По пути она думала: что может скрываться за взглядом Макбула? Какие мысли возникают в мозгу евнуха, когда он видит, как леди, которым он служит, раздеваются и купаются в бассейне совершенно голыми? Она внезапно ощутила огромное сострадание. Конечно, у него нет ничего под его дхоти, всё вырезано.
— Зачем он вызвал меня, Макбул?
— Я не знаю, сахиба.
— Он — один?
— Да, кроме хука-валлы[53].
«Если он курит, значит, думает». Она сделала сознательное усилие, настраивая мысли на более весёлый лад, глядя, с внутренней улыбкой, на нелепые, преувеличенно загнутые носки туфель Макбула. Она слышала, как его толстые ноги трутся друт о друга, когда он идёт, раскачиваясь при каждом шаге. В Макбуле была своеобразная грация, подобная грации слона, и хотя меч был постоянно в его руке, он всегда казался ей мягким человеком. Чёртик, сидевший в ней, не мог удержаться от попытки представить, как он присаживается, подобно женщине, чтобы облегчиться. «Что у него осталось? Как это выглядит и как функционирует? Остался ли хотя бы обрубок?»
Макбул снял со своего пояса кольцо с ключами и отпер громадную, окованную железом дверь. Когда он распахнул её, Ясмин приостановилась, с неохотой заставляя себя сосредоточиться на предстоящей беседе.
— А, Ясмин! Входи, входи.
Она вошла через дверь, ведущую из женской половины, и приблизилась к выложенному подушками маснаду набоба.
— Высокочтимый отец...
— Входи. Садись сюда, рядом со мной.
Толстый слой шёлковых ковров мягко стлался под её босыми ногами. Она с удобством опустилась на колени и вежливо сложила ладони перед собою.
— Пожалуйста, извините мою задержку и мой вид, высокочтимый отец, но я была в бассейне, когда ваше повеление достигло меня.
Анвар уд-Дин какой-то момент с одобрением разглядывал её. Он сделал ещё одну затяжку и затем отпустил хука-валлу, чтобы остаться наедине с Ясмин.
— Ты можешь убрать свою вуаль, дочь моя.
53