У меня в итоге появилась даже мысль тупо купить двигатели, подходящие где-то за границей. В конце концов как раз в эти времена производятся знаменитые вольвовские и ваговские двигатели-миллионники. Впрочем, Вольвовский «В 20» уже, наверное, староват, зато можно в сторону японцев посмотреть, может там что-то получится выхватить… Однако меня заверили, что советские конструкторы справятся сами. С другой стороны — почему бы и не справиться, если перекинуть в автомобильную отрасль часть средств, широким потоком идущих на военку, и прикрутить краник бесконечных желаний наших армейцев…
Нужно менять мышление у людей. В СССР строили что-то для армии, а потом на этих деталях пытались с минимальной переделкой собрать аналогичное изделие для гражданского рынка. Получалось обычно дорого и криво, потому что слишком разные задачи. Ну ведь очевидно, что из бомбардировщика Ту-95 не получится сделать хороший пассажирский самолет, очевидно же. Но нет, ОКР провели, средства освоили, три десятка машин собрали, поняли, что гавно вышло и плюнули. А отвечать кто будет за просранные средства? И я бы понял, случись это при капитализме — откат, распил, подмазали кого нужно, поделились прибылями, так ведь нет. Чистая незамутненная, рафинированная бесхозяйственность. Очень по-советски.
В конце второго дня совещания перед тем, как покинуть этот шабаш, мне вновь дали слово. Тут нужно сделать оговорку, что вся эта говорильня меня уже изрядно достала к этому моменту, что вылилось в накатившее тяжелой волной отвратительное настроение. А еще я плохо спал ночью, в местной гостинице, которая была отнюдь не пяти звезд по уровню комфорта, мне, конечно, выделили самый лучший номер, но даже он какими-то излишествами похвастаться не мог. Плюс меня все же уговорили прошлым вечером хряпнуть с местным начальством парую рюмок «беленькой», чего я не делал уже достаточно давно, и теперь организм мне высказывал свое «фе», все эти факты вылились в плохой сон и общую раздражительность.
И, когда в своей речи я поставил задачу заводчанам полноценно запустить новые модели на конвейере до конца 1986 года, а новому заводу в Елабуге выдать первую продукцию в 1988, и кто-то из зала крикнул мол «и раньше сможем», да еще и сидящий в президиуме Талгат Абдулин, руководящий стройкой будущего ЕлАЗа — директора у завода пока не было, поскольку и завод на этом этапе был более воображаемой конструкцией, чем реальным объектом, — тут же отреагировал и, вклинившись, начал что-то говорить про «социалистические обязательства» и желание закончить стройку раньше планируемых сроков, в стиле «пятилетку в три года», все это уже выбесило меня окончательно. Не сдержался, каюсь, но так уже достали эти все прожектеры, которым только языком ляпать туда-суда, а как до дела доходит так…
— Какие нахрен социалистические обязательства, товарищ Абдулин? Что вы мне тут втираете? У нас есть план, утвержденный Правительством, по нему на стройку выделяются ресурсы. Вы хотите бетон сверх плана из воздуха достать или может качеством пожертвуете? Песочку побольше к цементу примешаете, чтобы объем дать сверхплановый? Или может с других строек «украдете»? Действительно, зачем строить дома трудящимся, они и в общежитиях поживут, а такие излишества как магазины и места досуга — вообще буржуазный пережиток прошлого, рабочий должен трудится от восхода до заката, так чтобы о бытовой неустроенности сил думать не оставалось, так что ли? Вы мне вот это дерьмо тут прекращайте! — Я прихлопнул открытой ладонью по кафедре, за которой стоял и, кажется, от этого хлопка подпрыгнула половина сидящих в зале автомобильных специалистов. — Они, блядь, машину не могут на конвейер поставить десять лет ни одну новую, а тут собираются повышенные обязательства на себя брать. Хорошо, берите, но, если провалите их, уедете кайлом махать за полярный круг. У нас каторги уже нет в стране, но лично ради вас организуем одну. Ну что согласны?
На пожелавшего высунуться чиновника, к которому оказался обращен мой спич, страшно было смотреть. Его лицо налилось краснотой, взгляд начал бешено прыгать по сидящим рядом коллегам, как будто ища у них помощи, однако товарищи, отлично чувствуя момент, начали явственно отодвигаться от вызвавшего высочайшее неудовольствие чиновника. Это выглядело даже немного странно, вроде бы никто явно не шевелился, однако вокруг Абдулина уже через несколько секунд образовалось такое себе свободное пространство — полоса отчуждения.
— Пожалуй, что и откажусь, — из последних сил попытался как-то свести в шутку татарин.
Я же тем временем уже мысленно корил себя за свою несдержанность. Ну сколько можно, одно и тоже каждый раз, ведь можно промолчать, поулыбаться а потом сделать втык в частном порядке? Можно! Ну так зачем ты дубина такая свои эмоции негативные людям в лицо суешь, ну не пятнадцать же тебе лет.