Впрочем, и тут были интересные моменты. К гробу Черненко — хоронили бывшего генсека, что характерно в закрытом гробу, заставив все пространство траурными венками так, что даже самого предмета прощания было просто не видно — подходили «по рангам». Местничество натуральное, а казалось бы. Сначала члены Политбюро — я, Соломенцев, Громыко, Щербицкий, Алиев и все остальные. Мы встали в «почетном карауле» у тела, потом мимо начали проходить остальные. Кандидаты в Политбюро, секретари ЦК, члены ревизионной комиссии. Потом всякие армейцы, ученые и прочая «допущенная» элита СССР. Ради справедливости многие из этих людей действительно внесли огромный вклад в развитие страны, однако пафосность происходящего постоянно наводила мне на лицо ехидную улыбку. Приходилось сдерживать себя, все время пощипывая себе левую ладонь, улыбка нового генсека однозначно была бы тут не уместна.
— Соболезную, — произнеся дежурные слова сидевшей тут же в первом ряду вдове я отошел в сторону давая возможность произнести положенное и остальным.
В целом событие не стоило бы отдельного упоминания — все эти венки, гроб в Доме Союзов, почетный караул, захоронение у Кремлевской стены, это все было ужа практически привычным антуражем — если бы не приезд множества лидеров иностранных государств. Как дружественных, так и представителей «потенциального противника». Впрочем, я особо лезть во внешнюю политику не стремился, гостями больше занимался Громыко и его первый заместитель Мальцев Виктор Федорович, которого я собирался повысить непосредственно до министра после ухода с поста Андрея Андреевича на Верховный Совет. В смысле на должность главы Президиума Верховного Совета, а не на «совет к всевышнему».
Это, кстати, вызвало небольшой переполох в Политбюро и в моей команде. Прорезался Шеварнадзе, которому был обещан — для этого пришлось нырнуть в память и обнаружить, что такая договоренность действительно была — пост главы МИДа. Вот только ставить грузина на внешнюю политику я не собирался — он даже по-русски говорил плохо, на английском не говорил вообще, какой из него, нахрен, министр иностранных дел — и решил пойти самым простым путем. Поставить на номенклатурный пост кадрового дипломата, который больше двадцати лет отирался сначала по посольским должностям, а потом был замом у «мистера Нет». Глядишь, и не станет Мальцев сдавать все подряд интересы страны. За взятку или просто по глупости врожденной.
Проблема была еще в том, что я в отличии от оригинального Горби хорошо знал английский — и немного — испанский, хоть это в данном случае и не принципиально, — поэтому для общения с той же Тетчер мне совсем не нужны были переводчики. А еще год назад — были нужны, подозрительно. С другой стороны — кто мне что может предъявить? Я бы посмотрел на того, кто бы сказал, что генсек — иностранный шпион. Или что оригинального Горбачева подменили двойником — бред же, про версию с подменой личности тут тоже очевидно никто даже не подумает. Поэтому в итоге решил не париться, а сделать вид, что я будто сам учил язык по самоучителю и просто достиг в этом определенных успехов.
В итоге вся церемония заняла большую часть дня. После того как гроб с Черненко опустили в землю у Кремлевской стены — как и другие генсеки Константин Устинович удостоился чести иметь полноценную могилу, а не быть замурованным в Кремлевский колумбарий, можно сказать, что даже после смерти тут действовала цветовая дифференциация штанов — мы все дружно направились обратно в святая-святых советской власти, где у нас была запланирована встреча с представителями «дружественных» правительств. Встречи с остальными, включая Тетчер, Буша и Миттерана предполагалось перенести уже на следующий день, пока же нужно было разобраться с товарищами. Большая часть из которых нам, если честно была совсем не товарищами.
Я смотрел на разбившихся на группки и общающихся между собой восточно-европейских лидеров — на фоне остальных одетых в костюме выделялся Ярузельский в своем генеральском кителе, — и думал, как бы мне хотелось их всех придушить. Рубануть шашкой, разрубить этот гордиев узел, ввести вместо национальных правительств оккупационные администрации, а всех недовольных — на Колыму, вот красота была бы. Мыслями своими я, конечно, же ни с кем не делился — не поймут-с, провинция.
Если же говорить серьезно, то именно СЭВ была главной нашей внешнеполитической проблемой, и я банально не представлял, как с ней разбираться.