— Подожди, Андрей Андреевич, — встрял Гришин, — тут не все собрались, не хватает Кунаева, Щербицкого, Романов задерживается.
(Гришин В. В.)
Историю с тем, что Романов узнав о смерти Черненко торопился в Москву, но улетел из Прибалтики с большим трудом из-за плохой погоды, я знал. Там вроде бы Романову пришлось чуть ли не угрожать пилотам, чтобы они взлетали в грозу и имелся немалый шанс просто не долететь. Поэтому я немного подсуетился и заранее позвонив — звонил не я лично, но разница тут не большая — в авиадиспечерскую службу предупредил о желательности некоторой задержки Романова. Мол ничего незаконного, наоборот, если погода не позволяет лететь, то нарушать инструкции я категорически запрещаю. В итоге Романов смог прилететь только днем в понедельник, когда все было уже закончено.
(Романов Г. В.)
— Так мы и не голосуем, пока Виктор Васильевич. Просто обсуждаем. Я вот предлагаю выдвинуть на пост Генерального секретаря Михаила Сергеевича Горбачева. Считаю, что стране и партии нужны более молодые лица, — продолжил свою линию Громыко и принялся дальше расписывать мои достоинства. Что мол ответственный, проявить себя успел с лучшей стороны, что энергичный, что к людям относится хорошо ну все в таком роде.
Сразу после Громыко выступили и остальные члены моей команды из состава Политбюро, за ними кандидаты и секретари ЦК. Там далеко не все так уж меня любили поголовно, но зато отлично умели держать нос по ветру.
Фактическую точку в обсуждении поставил Чебриков заявив всем заинтересованным сторонам без доли сомнения.
(Чебриков В. М.)
— Комитет поддерживает товарища Горбачева. Мнение комитета — это мнение всего советского народа, — против такого заявления главы КГБ противопоставить что-то было сложно. Особенно когда не чувствуешь за собой силы.
Председателя КГБ, узнал я, заглянув в память Горби, реципиент купил обещанием введения его в Политбюро в качестве полноправного члена. Вполне честная сделка, можно сказать.
Говорят, любой вопрос содержит в себе половину ответа, так вот вопрос о генеральном секретаре, поставленный на повестку дня главой советского МИДа, содержал в себе ответ на сто процентов. Все выглядело настолько однозначно, что даже Гришин с Тихоновым были вынуждены примкнуть к большинству и согласиться с тем, что никакую иную кандидатуру на пост Генсека нет смысла даже рассматривать. Представляю, что творилось у них в душе в этот момент, напряжение в комнате в этот момент можно было резать ножом. А учитывая еще и привычку местных партийцев курить на рабочем месте, атмосфера и вовсе получилась специфическая.
Разошлись в итоге уже за полночь с тем, чтобы собраться опять утром следующего дня уже в более расширенном составе и проголосовать официально, «под протокол». Я и вовсе никуда не поехал, остался в Кремле, принял душ, отправил охрану домой за сменной одеждой — выслушал по телефону претензию «жены» о том, что не отзвонился и не «отчитался» о собрании — и завалился отдыхать.
Спал плохо, подорвался с первыми лучами — в голове туман, мысли путаются, но валяться дальше не могу, — умылся, побрился, переоделся и приготовился встречать вновь съезжающихся в это средоточие коммунистической власти политиков.
Второе заседание прошло даже проще, чем первое. Не знаю, как оно было в моей истории — по документам-то понятно, что гладко, но попадались мне свидетельства, что заруба там все равно была серьезная на самом деле, хоть и не нашедшая отражения в итоговом протоколе — но тут борьбы, считай, не случилось. Всем уже все стало ясно, тем более что Романов опаздывал и к началу заседания уже явно не успевал.
Я встречал всех уже как полноправный хозяин и даже при рассадке за столом сел на место председательствующего, посередине короткой палочки буквы «Т». Sapienti sat, как говорили древние. «Умному достаточно», подобные невербальные жесты местные партийцы учатся считывать еще на уровне пионерской и комсомольской организации. Раз сел, никто против не высказался — значит имеет право.
Второе заседание Политбюро — уже официальное под протокол — стало во многом калькой первого. Выступил Чазов, рассказал о болезни Черненко, о последних часах жизни прошлого генсека, и непосредственных причинах смерти. Поднялись, отстояли минуту молчания. Дальше опять же Громыко предложи проголосовать за мою кандидатуру в качестве генсека. Все по очереди высказались «за».