— Скажи мне, Егор Кузьмич, ты веришь в то, что большая война может начаться в ближайшие годы. Такая чтобы миллионы пехоты, танковые клинья и за две недели до Ла-Манша. И чтобы при этом она в ядерную не переросла с тотальным взаимным уничтожением?
— Ну… От капиталистов можно ожидать всякого. Тем более сейчас, после всего произошедшего, — в некоторым смысле вероятность третьей мировой, последней схватки между коммунистическими и капиталистическим мирами была одним из столпов советской идеологии, как, впрочем, и американской, даже американской вероятно еще в большей степени. Поэтому вот так просто отказаться от нее даже в «частном» разговоре было не просто.
— Да, вариант, когда прямо сейчас мне докладывают о том, что взлетели ядерные ракеты, я держу в уме постоянно, но сейчас не об этом. Я про полноценную конвенциональную войну, как в сорок первом?
Советский Союз «болел» Великой Отечественной. Слишком травмирующим оказался этот опыт, слишком тяжелое поражение понесла страна на первых этапах, слишком большим количеством жизней оказалась оплачена победа. Прошло уже больше тридцати лет, но до сих пор вся военная концепция страны строится фактически на одном простом принципе: «чтобы 22 июня 1941 года никогда не повторилось вновь». Сложно армейцев за это судить, вот только ситуация в мире уж очень сильно сейчас отличается и от сорок первого года, и от сорок пятого, и даже от шестьдесят первого.
— Ну я не все же к армии отношения не имею, даже срочную не служил, — Лигачев во время войны сначала учился в авиаинституте, а потом работал по специальности инженером-технологом на самолетостроительном предприятии. — Но скорее нет, чем да.
— Зачем тогда Соколов прогоняет через Афган срочников? Маршал это аргументирует необходимостью армии набраться опыта, вот только этот опыт в случае с отслужившими срочниками очень быстро растеряется, и на выходе мы просто получим десятки тысяч молодых парней с искалеченной психикой. Кстати, реабилитацией участников боевых действий у нас тоже особо никто не занимался, пока я это дело на вид не поставил, а между тем процент преступлений среди отслуживших в Афгане зашкаливает. Да и по алкоголизму там тоже показатели отвратительные.
— И что ты предлагаешь? — Лигачеву явно разговор этот был не слишком приятен. Во-первых, Соколов считался как бы представителем Горбачевской команды, во-вторых, Егор Кузьмич в принципе не любил лезть в те сферы, в которых плохо разбирался.
— Нужно наоборот на основе 40-й армии развернуть фактически большой учебный центр. Прогонять через него не срочников, а тех, кто хочет профессионально связать свою жизнь с армией. Людей, которые через пару лет не уйдут на гражданку, забыв весь полученный опыт как страшный сон, а наоборот — пойдут на командные должности в другие части. — Я сделал глоток чая, который уже успел несколько остыть, но не обратил на это никакого внимания. Мы сидели у меня на кухне в Сосновке, ставшей еще одним «центром управления» страной. К сожалению, такой роскоши как полноценное личное пространство советский генсек был фактически лишен, больную часть времени я проводил в Кремле или на Старой площади, а когда приезжал домой, дела догоняли меня и здесь.
Хорошо хоть Раиса Максимовна после того, как я не взял ее в Нью-Йорк окончательно плюнула на все приличия и «официально» переехала на нашу квартиру в Москву, перестав отравлять мое существование своим бесконечно недовольным лицом. Дома стало совсем пусто, но при этом как-то свободнее что ли…
— Не слишком ли это… — Лигачев сделал неопределенное движение рукой.
— Нет, не слишком. Ты знаешь, что опыт Афганистана у нас на практике никак осваивается, я когда начал разбираться — пришел в ужас. Парни гибнут фактически без всякой пользы.
— Ну уж… — Лигачев знал меня не первый день и даже не пытался остановить поток моих мыслей, когда я заводился, проще было дослушать до конца.
— Не «ну уж», а так и есть. Вот у нас БТР новый в серию пошел восьмидесятый. Казалось бы, ну есть отзывы из боевых частей, проблемы предыдущей модели отлично известны так сделайте же по-нормальному. Но нет, армейцам опять плавающие машины подавай, а на защиту от мин — насрать. А потом парни на броне ездят, потому что при подрыве так шансов выжить больше, ну нахрена мы эти сраные танчики клепаем тысячами, блядь! — Я от раздражения с силой прихлопнул по столешнице, отчего стоящие тут чайные приборы подпрыгнули жалобно звякнули. — И главное же решение очевидно, сделай дно углом, чтобы взрывную волну в сторону отводить, повесь сидения, чтобы удар снизу страшен не был, добавь брони… А, ладно, объяснять что-то сапогам — только нервы портить.