Решение немного притормозить начало строительства новых реакторов, принятое в начале 1985 года, явно пошло отрасли на пользу: немного подтянулись в плане отставания от графика уже сооружающиеся объекты, были пересмотрены кое-какие нюансы проектов в плане безопасности, опять же появилось понимание некоторой избыточности больших станций на 6 или даже 8 блоков, которые усложняют дальнейшее распределение электроэнергии и гораздо более удобно заменяются станциями на 2 или 4 блока.
Отменили строительство 3 и 4 блоков на Хмельницкой и Ровенской станции, строительство Одесской атомной теплоцентрали переиграли на постройку ТЭС на газе, ну и Запорожскую АЭС пока было решено ограничить 4 блоками. Плюс вопросы возникли по строительству Южноуральской ТЭС: её начало отложили на 1987 год для того, чтобы там пересмотреть проекты.
Вместо станций в УССР — впрочем, третий блок на Южноукраинской АЭС всё же решили строить, подготовительные работы там уже были закончены, и можно было стартовать вот прямо сейчас — на начало 1986 года запланировали начало строительства Костромской АЭС в составе двух блоков РБМК-1500, аналогичных тем, что сейчас возводились в Литве, только с дополнительно переработанной системой безопасности.
Одновременно планировалось начало сооружения первого блока Татарской АЭС и третьего — Ростовской АЭС. Также уже на 1987 год планировали начать строительство как минимум двух станций на востоке страны — под Иркутском и Владивостоком, но площадки пока только проходили экспертизу.
Ну а старый полуэкспериментальный еще реактор АМБ-200, почти выработавший свой ресурс и отличавшийся высокой аварийностью, комиссия под руководством Легасова наоборот предложила остановить. На всякий пожарный. В нашей реальности это решение было принято после Чернобыля — так сказать «под впечатлением», тем более что именно АМБ были идеологическими предками серии РБМК — в 1989 году. Тут я не дрогнувшей рукой поставил свою положительную визу на четыре года раньше.
Опять же меня искренне напрягала разношёрстность реакторов, которые прямо сейчас возводятся в Союзе. Даже чисто конструктивно их сейчас было четыре «ветки»: уран-графитовый РБМК, водоводяной ВВЭР, быстрый натриевый БН и водяной кипящий АСТ. Оно как бы и неплохо с точки зрения науки — охватить побольше технологий, чтобы не отставать нигде, но… Зачем?
А с другой стороны, вроде бы всё и логично: каждый тип реактора имел свои преимущества, отказываться от которых было как минимум глупо. Как с теми же реакторами РБМК чернобыльского типа, которые при попадании сюда я хотел вовсе отменить как опасные. Однако, покопавшись в доступной информации — местной и той, что имелась в собственных «чертогах разума», — я пришёл к выводу, что рубить сплеча как минимум глупо. РБМК были самым дешёвым видом реактора, имели массу преимуществ, благодаря вертикальной загрузке топлива могли обеспечить почти стопроцентный коэффициент использования установленной мощности, да ещё и кучу полезных побочных элементов нарабатывали «по дороге». А то, что конкретный идиот умудрился его взорвать, так это же вопрос не к реактору, а к конкретному идиоту.
— Доложить о готовности к подключению энергоблока, — раздался по громкой связи идущий откуда-то сверху голос главного инженера.
— Есть готовность, — кто-то тихо шепнул мне на ухо ответ и сунул под нос микрофон на тонкой металлической штанге. Я поправил белую шапочку на голове, которая вместе с таким же халатом была обязательным атрибутом этого места, невзирая на статус и наличие волос на голове, и отрепетировал.
— Есть готовность!
— Приступить к подключению четвёртого энергоблока к сети. Три! Два! Один! Пуск!
— Есть пуск! — откликнулся я и повернул нужный тумблер в указанное положение, вызвав бурю аплодисментов собравшихся ядерщиков.
На пульте замигали какие-то новые лампочки, старые потухли, что-то начало происходить, но что именно — для меня оставалось тёмным лесом. Некоторой пикантности добавляло то, что запускали мы в Курске как раз тот самый РБМК-1000, брат-близнец которого рванул в Чернобыле, впрочем, после наведения порядков нашими комитетчиками бояться теперь вроде как было нечего. Ну, я во всяком случае на это надеялся.
— Товарищи, давайте пройдём в актовый зал, у нас запланирован небольшой митинг, Михаил Сергеевич обещал выступить с речью, а потом — банкет, — собравшиеся одобрительно заворчали, причём, думается мне, большее воодушевление у них вызвал именно второй пункт плана. Слушать партийцев — пусть даже самого высокого ранга — дело зачастую скучное и не сильно интересное. Впрочем, опять же ради справедливости, я за этот год уже успел заработать репутацию человека, говорящего «без бумажки» и поднимающего действительно важные темы, так что имелась надежда, что спать на моей речи атомщики тоже не станут.