— Хорошо, Михаил Сергеевич, давайте начнем с вопроса от меня. Для затравки, так сказать. Судя по письмам наших зрителей, среди населения данная тема не слишком актуальна, однако тут вопрос в некотором роде политический, поэтому хотелось бы прояснить, — Познер взял со стола заготовленный заранее материал и прочитал по бумажке, — первого февраля 1986 года Совет Министров СССР направил на утверждение Верховным Советом проект закона об внесении в Кодекс об административных правонарушениях некоторых изменений. Вряд ли перечисление их постатейно кого-то заинтересует всерьез, но если суммировать, то выходит, что у нас в стране резко увеличилось количество и величина штрафов. Причем в совершенно разных сферах общественной жизни.
— Да, и что вас удивляет, Владимир Владимирович? — Я вопросительно приподнял бровь.
— Однако, я хочу тут апеллировать к работам Владимира Ильича Ленина. В трудах «Развитие капитализма в России» и «Что делать?», он указывал, что штраф — это форма эксплуатации и угнетения рабочего класса. Что штраф — это не справедливый способ наказания, поскольку для более обеспеченного человека он не является препятствием, а фактически становится официальной платой за возможность нарушения закона, а для менее — может и вовсе означать голодную смерть. Одно и тоже правонарушение, таким образом, имеет совершенно разную санкцию, что очевидно идет в разрез с принципом справедливости в отношениях человека и государства.
Вопрос с Познером естественно был согласован заранее. Более того его формулировку я, можно сказать, продумал самостоятельно, поскольку главной внутриполитической темой у нас в ближайшие месяцы должен был стать очередной съезд КПСС и принятие там новой программы партии. Той самой программы, где мы должны были наконец оттолкнуться от державших так долго коммунистическую мысль в кандалах догматов и пойти дальше. Именно сейчас я и собирался в форме «живого общения» объяснить народу, почему Ленин вместе с другими теоретиками коммунизма из 19 века уже в общем-то не сильно актуальны в наше время. Вопрос был скользкий, но и прятать голову в песок тут я тоже не собирался.
— Ничего удивительного. Сто лет прошло уже почти, жизнь вокруг поменялась более чем значительно, даже если не говорить о том, что у нас само государство и общественный строй изменился, — я пожал плечами, а мысленно еще раз пробежался по заготовленным тезисам. Говорить «без бумажки» — это была, можно сказать, моя фишка, но ведь это не значит, что к выступлениям я не готовился. Готовился, и при этом максимально тщательно, — в капиталистической системе, где имеется огромное расслоение по доходам, действительно штраф является скорее инструментом угнетения трудящихся, те же кто относится к 1% бенефициаров всей системы могут спокойно нарушать закон и легально откупаться от уголовного преследования. В СССР очевидно подобного расслоения нет и не может быть. Да, у нас есть рабочие, которые получают сильно больше среднего. В разы, шахтеры, например, за свой тяжки труд получают в три-четыре раза больше среднего. Или различные вахтовики, трудящиеся в сложных условиях севера. Там вообще заработок может составлять больше тысячи рублей в месяц, это не секрет. Но даже тысяча рублей — это всего лишь пять средних зарплат, на западе есть весьма тонкая прослойка граждан, зарабатывающая в тысячи раз больше. Вот для них — да, любой штраф с фиксированной суммой будет совершенно не существенным.
— С фиксированной? — Переспросил журналист.
— Ну можно ведь отсчитывать штраф от суммы годового заработка, например. Тогда станет не смешно уже и любому миллионеру, однако очевидно, что при имеющейся системе, обслуживающей интересы крупного капитала, вводить подобные нормы правящему классу не выгодно. Ну кто же будет делать себе хуже, дураков-то нет, — я улыбнулся и сделал движение открытой ладонью, как бы предлагая Познеру задавать следующий вопрос.
— Это значит, что труды основоположников коммунизма спустя сто-сто пятьдесят лет стали не применимы на практике? Устарели? — Именно ради этого вопроса мы в данную тему и «зашли». Вопрос был тяжелейший, в конце концов не мало было в СССР и тех, кто искренне верил в торжество «красной идеи». Отталкивать их от себя я совершенно не собирался.