Теперь она носила клеймо и ошейник. Не расстраивать ей больше мужчин. Ее статус и положение теперь пояснены окончательно. Она была рабыней.
— Ох, — вдруг тихонько вздохнула она.
Приятно иметь рабыню в своих руках.
У нее перехватило дыхание.
— Вы не оставите мне выбора, ведь так, Господин? — спросила она.
— Нет, — улыбнулся я. — Ты ведь не свободная женщина. Ты — рабыня. С тобой может быть сделано все, что понравится твоему владельцу.
— Я счастлива, — прошептала Сесилия.
— И Ты не хотела бы, чтобы это было как-то иначе? — поинтересовался я.
— Нет, мой Господин, — ответила она. — Нет.
— Ошейник прекрасно смотрится на твоей шее, — сказал я, глядя на нее сверху.
— Это ваш ошейник, — улыбнулась она.
— Точно так же, как и его носительница, — добавил я.
— Да, Господин, — согласилась девушка.
— Может, Ты хотела бы снять его? — спросил я.
— Я не могу, Господин, — улыбнулась Сесилия. — Я — рабыня. Он заперт на моей шее.
Заканчивался восемнадцатый ан.
Маленькая, закрытая стеклянной колбой масляная лампа, заполненная тарларионовым жиром, покачиваясь под подволоком в такт движениям корабля, своим тусклым светом разгоняла мрак в каюте.
— Ой, — внезапно пискнула рабыня. — О-ох!
С крюка рядом с дверью свисала плеть. Я проследил, чтобы она хорошо прижималась губами к этому аксессуару.
— Вас развлекает иметь меня в ваших руках такой? — спросила Сесилия.
— Какой? — уточнил я.
— Беспомощной, полной потребностей, — ответила она, — умоляющей, если желаете.
— Мне это нравится, — признал я.
— Насколько же мы во власти наших владельцев, — прошептала рабыня.
— Мужчины пожелали видеть вас такими, — сказал я.
— Да, Господин, — согласилась она. — И я люблю это. Я люблю этот мир, мир мужчин!
— Ну, здесь хватает и свободных женщин, — заметил я.
— Но даже они должны знать, — сказала Сесилия, — если только они не непроходимые дуры, что их привилегии и свободы — не более чем подарок мужчин, возможно временно предоставленных им, и который может быть отозван в любой момент, стоит им только захотеть.
— Возможно, — пожал я плечами.
— Я не завидую им и их свободе, — призналась рабыня.
— Зато они могут завидовать тебе и твоему ошейнику, — предположил я.
— Он мой, я его им не отдам, — прошептала девушка.
— Тогда, возможно, какому-нибудь другому, — улыбнулся я.
— У каждой из них где-то, есть господин, — сказала Сесилия.
— Возможно, — не стал спорить я.
— Будем надеяться, что они когда-нибудь повстречаются, — вздохнула она.
— Полагаю, что Ты права, — поддержал ее я.
— Почему, Господин? — спросила Сесилия.
— Потому, что этот мир, Гор, является миром мужчин, — пояснил я.
— А я и не хотела бы никакого другого, — призналась она.
— И почему же? — поинтересовался я.
— Потому, — улыбнулась Сесилия, — что я — женщина.
— И рабыня, — добавил я.
— Мы все рабыни, — вздохнула она. — Мы все надеемся встретить наших владельцев.
— Возможно, — пожал я плечами.
— Разве есть среди из нас такая, которая не хотела бы быть проданной со сцены торгов в руки господина?
— Возможно, вы хотели бы сами выбирать себе владельцев, — заметил я.
— Конечно! — рассмеялась рабыня.
— Но это вас выбирают, и это вас продают, — сказал я.
— Да, Господин, — прошептала она, и я еще раз напомнил ей о ее уязвимости и неволе.
С каким наслаждением и как беспомощно, лишенная мною всякого выбора, извивалась, отдавалась и умоляла она в своем ошейнике, неспособная ничего поделать с собой.