— А как вы ее называли?
— По имени. Мы и сейчас так называем друг друга.
— Как она себе ведет?
— Я не совсем поняла ваш вопрос. Что значит, как она себя ведет?
— Нервничает, злится, беспокоится, переживает, волнуется, не верит, или, наоборот, верит в случившееся. Пытается пробиться к мужу на свидание?
— Она пыталась два раза, но ее не пустили, — сказала Сабина, — я тоже хотела туда попасть, но никого к нему не пускают. Только его адвоката. И пока судебный процесс не закончится, они не обязаны никого пускать.
— Значит, она тоже переживает?
— Возможно. Но я в это не верю. Она какая-то потерянная, но не несчастная. А ведь ему грозит очень серьезное наказание. Или, возможно, это только мне так кажется. Ведь дядя был далеко не бедным человеком. Своя дача ни Николиной Горе, дом в центре на Ленинском, акции, машины. Я думаю, что он стоил порядка восьми-девяти миллионов, которые в случае его осуждения отойдут его второй супруге.
— Вы же юрист, — напомнил Дронго, — а его девочки?
— Им исполнилось несколько месяцев назад восемнадцать лет, — ответила Сабина, — значит, они уже совершеннолетние и по закону могут ничего не получить, если их отец не оставит специального завещания.
— Теперь понятно.
— Что вам понятно? — она потянулась к пачке сигарет. Он перехватил пачку и отнес ее к столу. Оставил там.
— Чтобы вас не соблазняла, — добавил Дронго. — Теперь я скажу, что именно мне понятно. Это запутанное и очень сложное дело, за которое нельзя браться. Просто потому, что в нем нет ни единого шанса, за который можно ухватиться. И тем не менее я готов попытаться вам помочь…
— Спасибо, — взволнованно произнесла гостья, снимая очки. Она достала платок и осторожно вытерла уголки глаз.
— Мы готовы заплатить вам необходимый гонорар, — уже менее решительно добавила она.
— Тогда лучше моей маме, — порекомендовал Дронго, — и не забудьте, что именно благодаря ее дружбе с вашей бабушкой я готов вам помочь. А теперь сделаем главное. Нужно сообщить вашему дяде, что у него появился второй адвокат. По закону он имеет право на несколько защитников. Меня оформят, чтобы я мог с ним встречаться. И для начала мне нужно будет поговорить с господином Боташевым. Вы меня понимаете?
— Да, — кивнула она, — можно, я сразу попрошу вас об одном одолжении?
— О чем?
— Верните сигареты.
— Не верну, — ответил Дронго, — и вообще бросайте курить. Иначе через несколько лет столкнетесь с глупыми проблемами, которых можно было избежать. Считайте, что я реквизировал вашу пачку сигарает в счет моего будущего гонорара. На таких условиях вы согласитесь оставить мне эту пачку?
Она кивнула, с трудом сдерживая улыбку.
Глава третья
Он приехал в юридическую консультацию на встречу с адвокатом. Боташеву было только шестьдесят семь, но выглядел он гораздо старше. Редкие волосы на крупной голове, большие слезящиеся глаза, крупные бородавки и родимые пятна на лице. Он выглядел равнодушным и спокойным стариком, который уже смирился со своим возрастом и терпеливо ждал, когда закончится его жизненный срок. Таких людей уже ничего не волновало и не могло выбить из привычной жизненной колеи. Его обычно назначали на уголовные дела, по которым необходимо было присутствие адвоката. Обычно он не очень старался, так как понимал, что его обязанность всего лишь дань формальности. На это дело его назначили еще месяц назад и он покорно согласился.
Жагафар Сабитович работал адвокатом уже сорок пять с лишним лет. Он еще помнил времена, когда осуждали валютчиков при Хрущеве, которым поменяли статью уже после ареста и расстреляли по приказу Центрального комитета партии. Он помнил годы, когда за хищение социалистической собственности наказывали гораздо строже, чем за убийство, а за взятку давали расстрелы, которые не получали насильники женщин и детей. Он помнил времена первых кооперативов, первых частных ресторанов и первых коммерческих банков. Целая жизнь прошла у него перед глазами. Если столько видишь и узнаешь, то поневоле становишься циником. А если еще и постоянно сталкиваешься с человеческой подлостью, низостью, ложью, то поневоле становишься меланхоликом и стоиком. И постепенно соединяешь в себе все эти качества, когда понимаешь все несовершенство человеческой натуры.
Дронго с первой минуты оценил потухший взгляд пожилого адвоката. И пожав ему руку, уселся напротив за коротким столиком.
— Добрый день, Жагафар Сабитович, — энергично начал Дронго, — меня наняли родственники вашего клиента. Они считают, что будет лучше, если интересы Абасова будет представлять и его земляк.
— Здравствуйте, — кивнул Боташев, — мне уже звонила его племянница. Вы адвокат?
— Я профессиональный юрист. У меня есть диплом, — улыбнулся Дронго.
— Но вы не член коллегии адвокатов, — уточнил Боташев.
— Насколько я знаю российские законы, интересы подзащитного могут представлять лица, не состоящие в вашей коллегии, — напомнил Дронго.
— Они могут быть представителями частных авдокатских бюро, — согласился Боташев, — но у вас должна быть доверенность.
— У меня оформлены все документы, — достал их из своей папки Дронго, — можете не сомневаться, я вас не подведу.
— Очень хорошо, — кивнул Боташев, — значит, все в порядке. После обеда я поеду к моему подзащитному. Нам нужно сначала заглянуть к следователю, а потом отправимся к господину Абасову. Между прочим, его банк хотел нанять ему хорошего адвоката. Они готовы были заплатить даже Резнику или Падве. Можете себе представить, сколько стоят такие адвокаты? Но он отказался. Не захотел, чтобы у него вообще был адвокат. И все сразу признал. Я советовал ему ничего не подписывать. Но он все сразу признал и все подписал. Теперь я уже ничего не могу сделать.
— Вы пытались объяснить, чем именно ему грозит полное признание своей вины?
— Конечно. Он же не ребенок. Достаточно умный человек, работал в такой ответственной должности. И так неразумно себя повел…
— Как он объясняет свое поведение?
— Никак, — пожал плечами Боташев, — он ничего не объясняет. Нормально рассуждает, нормально мыслит. Все понимает. Все знает. Но как только я спрашиваю его о случившемся в отеле, он сразу замолкает, замыкается в себе. И ни с кем не хочет разговаривать. Я приносил ему приветы от жены, племянницы, брата. Он упрямо молчит. Только один раз попросил меня передать его извинения. Когда я сказал, что ему передал привет президент банка. Он просил передать Иосифу Яковлевичу его извинения…
— За что? — уточнил Дронго, — он сказал, за что именно?
— За то, что сорвался и не оправдал его ожиданий. Так и сказал, попросил прощения. И все. Больше он мне ничего не говорил. Но вы сами все услышите. Боюсь, что с вами он тоже не будет разговаривать. Хотя кто знает. Вы же его земляк.
— И как он объясняет свой дикий поступок?
— Личной антипатией к погибшему. Говорит, что они все время ссорились на работе.
— И вы в это верите? Вы это проверили?
— Мое дело представлять интересы клиента, а не опровергать его утверждения, — строго заметил Боташев, — я должен делать все для его защиты, а не доказывать, что он лжет. Пусть это делают следователь и прокурор.
— Но, возможно, именно эти факты могли бы лечь в систему защиты вашего клиента. А если он себя оговаривает? Такой вариант вы полностью исключаете?
— Как это оговаривает? — ласково улыбнулся Боташев. — У следователя есть два свидетеля, которые видели все своими глазами. В кориде установлена камера. На ней четко зафиксировано, что сначала в номер вошел Паушкин, а через некоторое время там появился Абасов. Еще через несколько минут послышались крики, ссора, шум. Двое сотрудников службы безопасности отеля стучали в дверь и просили открыть. Затем сами распахнули дверь и увидели, как Абасов наносит удары своему оппоненту. Все ясно и все доказано. Зачем ему себя оговаривать.