Самолюбие аристократа и бойца было уязвлено. И только сейчас Вер понял, что же произошло. Он отнял у Элия мечту.
Второго шанса боги не дают никому.
После того поединка они с Элием сделались друзьями. Причем натянутости в их отношениях Вер никогда не замечал. Элий не ставил ему в вину то поражение.
Сейчас ему хотелось попросить у Элия прощения. За свою победу и еще за что-то.
Он даже не знал за что… За свою силу? За свое умение? Нет, за другое. Он что-то не сумел. Чего-то не смог совершить. О боги, да что это с ним такое? Он сходит с ума? Где его гений? Пусть немедленно подскажет ответ! Но гений не может явиться — формула независимости все еще действует. И некому решить, что делать…
Машина остановилась у входа в Эсквилинскую больницу.
Просторное здание, украшенное колоннами из розового с красными прожилками мрамора, с роскошным фронтоном, скорее напоминало храм. В полукруглом атрии в глубоких нишах, окутанные сиреневыми тенями, застыли мраморные статуи главных медиков Эсквилинской больницы. Мозаичный пол напоминал цветущий луг — среди зеленой травы сверкали многочисленные цветы. С длинного, обитого черной кожей ложа им навстречу поднялась Вилда. Этого еще не хватало! Она шагнула к Веру, и в
первое мгновение гладиатору показалось, что в руке у нее нож. Потом он понял, что это всего лишь фотоаппарат.
— Ну и как ты себя чувствуешь, Вер? — поинтересовалась Вилда, нацеливая фотоаппарат ему в лицо. — Приятно быть убийцей? Ах, здесь еще и благородный Элий. Сиятельный, ты теперь можешь поделиться с другом своими переживаниями. Ведь и сам ты убивал, не так ли?
— К чему отвечать, — пожал плечами Элий, — если ты все равно исказишь мои слова. Так сочини ответ сама.
— Гладиатор живет на арене. А все остальное — сон. Ты не скучаешь по арене, Элий?
— Теперь ты реже пишешь обо мне, Вилда. Хотя бы это радует.
Вер понял, что Элий специально отвечает репортерше, чтобы перевести ее внимание на себя и избавить Вера от докучливых приставаний. Элий думает, что ему, Веру, сейчас тяжело говорить. А Вилда при виде Элия обо всем позабыла. Она, как старый охотничий пес, вцепилась в добычу.
— Зачем ты пришел? Чтобы навестить Варрона?
— Да, мы направляемся в морг, — кивнул Элий. — Поинтересуемся, достаточно ли холода в морозилке и удобно ли ему лежать на металлическом столе патологоанатома.
— Тебе не жаль Варрона, ты бесчувственен! — с восторгом воскликнула Вилда. — Умирать так, как умер Варрон, легко, поверь мне, Вилда, у меня есть в
этом опыт.
Элий говорил эти слова не для Вилды, а для Вера. А репортерша в восторге, знай строчит себе в блокнотик.
— Элий, все говорят, что у тебя на правой ноге протез.
— Да у меня и душа искусственная, разве ты не замечала?
Отвечая на вопросы, Элий постепенно отступал к дверям подъемника и увлекал за собой Вера. Едва двери распахнулись, как друзья заскочили внутрь, а Вилда осталась в атрии. Но Вилда и так была удовлетворена и больше их не преследовала. Они вышли на третьем этаже. Длинная открытая галерея проходила вдоль всего корпуса. Слева шли двери в палаты больных. Друзья отыскали нужный номер на двери и вошли в маленькую одиночную палату с черно-зеленой фабричной мозаикой на полу и зеленым покрывалом на узком ложе. Приборы были выключены, а на ложе под простыней кто-то спал.
— Петиция, — позвал Элий, но лежащая не откликнулась.
Вер подумал, что для девочки спящая великовата.
— Петиция Кар…
На зеленой простыне расплывалось темное пятно. Элий сдернул простыню.
Девушка смотрела в потолок застывшими темно-карими глазами. Точно такие же глаза были у Варрона там, в Колизее. Черное отверстие на виске, а подушка красна от крови. Они опоздали.
«Девчонка некрасива. И совсем не похожа на Сервилию», — разочарованно подумал Вер, как будто красота жертвы могла что-то значить.
— Бедняжка, — прошептал Элий.
— Бедняжка… — повторил Юний Вер, стараясь подражать интонациям Элия, и ему показалось, что он тоже почувствовал жалость к убитой.
Элий поднял глаза и в удивлении глянул на Вера, решив, что друг его передразнивает. Вер опустил голову.
— Мне ее жаль, — пробормотал гладиатор, спеша оправдаться, и, распахнув дверь, принялся звать на помощь.
Проходящая мимо женщина в зеленой тунике бросилась в палату. Судя по нашивке на рукаве, она принадлежала ко второй центурии младших медиков Эсквилинской больницы.
— Легацию Кар убили, — сообщил Вер. Медичка оттолкнула его и склонилась над девушкой. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что ни один служитель Эскулапа не в состоянии здесь помочь.
— Ты ошибся. — Женщина закрыла простыней лицо убитой.
— Разве она не мертва? — удивился гладиатор.
— Убитая не Летиция Кар. Эта девушка поступила к нам час назад в стабильном состоянии. Я должна предупредить вигилов…
Но Элий схватил ее за локоть и остановил:
— Я — сенатор Элий Мессий Деций, это дело государственной важности. Где теперь Летиция Кар?
Сенаторское звание Элия произвело на медичку должное впечатление. Но она мало что могла рассказать. Днем Летиция Кар пришла в сознание, при этом она выглядела так, будто никогда и не была больна — соскочила о постели и даже пыталась выйти погулять в перистиль. Ничего подобного в Эсквилинской больнице еще не видывали! Сервилия с утра находилась в палате, как будто ожидала подобного чуда. За Петицией вскоре прибыла медицинская машина, и девочку отправили неизвестно куда. Петицию сопровождал медик в тунике и брюках с узкой пурпурной полосой. Кассий? Веру почудилось, что медичка намекает именно на него. Кассий дежурил в Колизее, а потом повез тело Варрона в морг. Разумеется, после этого он мог заняться отправкой Петиции.
— Похоже, здесь нам делать больше нечего, — вздохнул Вер.
Он уже шагнул к двери, когда Элий остановил его.
— Там что-то лежит около кровати. Подними… — прошептал он одними губами.
— У меня что-то с ногой, — сказал громко.
Гладиатор нагнулся, делая вид, что осматривает больную ногу Элия. Возле изогнутой наподобие львиной лапы ножки кровати лежала детская булла.[22]
Шнурок был порван. Видимо, Летиция так торопилась, убегая, что не обратила внимания на потерю буллы.
— Может, я тебе помогу? — поспешно предложила женщина в зеленом и уже сделала движение нагнуться.
— Не надо, — отстранил ее Вер. — Это скорее дело сапожника. Сломалась подошва.
— Я всегда говорил, что третья центурия шьет отвратительные сандалии. Хотя они получают деньги из казны за обслуживание инвалидов, — нахмурил брови Элий.
Когда они вышли на галерею. Вер отдал Элию найденную буллу.
— Зачем было убивать девочку? — прошептал Элий, прижимая серебряный амулет к груди: проверял хранит ли тот связь с хозяйкой или нет.
— Ты ожидаешь новых событий? — спросил Юний Вер.
— Пока падают только листья. Но скоро начнут валиться деревья, — ответил тот известной поговоркой.
— Я должен помочь девочке, — произнес Вер задумчиво. — Я исполнил для нее желание на арене, но этого мало. На арене я играл в смертельную игру. Теперь все
иначе. Я должен спасти ее, а не играть. Разве ты не чувствуешь, как она хочет жить? Ты сам говорил, что любой ребенок имеет право на жизнь…
И вдруг замолчал. Понял: он хочет спасти Летицию, потому что этого хочет Элий. Неужели он не способен желать и действовать сам? Именно он, Вер!
— Но ее смерть для кого-то значит очень много, — напомнил сенатор.
— Знаю. Но мне на это плевать. Кстати, у тебя в самом деле сломалась подошва. Потому ты и хромаешь сильнее обычного, — сказал Вер. — И неужели ты шьешь сандалии в третьей центурии? Ни один сенатор туда не заглядывает.
— Именно поэтому там шьют такие отвратительные сандалии. Настало время заняться и этим вопросом.
Марция сидела в мастерской и пила разбавленное водой фалернское вино. Чаша была глиняная, грубая, покрытая черной глазурью. Ее собственная работа. Элий всегда пил из прозрачного кубка с ажурной сетью узора из зеленого стекла, старинного кубка, которому более тысячи лет. Они с Элием различны, как.две эти чаши: он — тончайшее стекло, которое может разбиться от неловкого прикосновения,