Капитан обливался потом под белым своим кителем. Эта бедняжка тоже стала жертвой брачного контракта, подумал он. Он знал ее батюшку, сэра Артура Смита, у него солидные вклады во многие банки, он один из директоров «Полуостровной и Азиатской Судоходной Компании», которой между прочим принадлежала и эта старая посудина.
О'Тул сразу все понял. Эта бедняжка была не лучшим товаром. Вырвали девчонку прямо из пансиона и теперь продадут какому-нибудь старикашке. О'Тул видел ее портрет в кабинете сэра Артура в Гонконге на Педдер-стрит: едва ли за нее бы дали дорого на матримониальном рынке. Милли недоставало столь ценимой здесь зрелой женственности, но она очень славная девочка, думал он. Впрочем, человеческие качества, видимо, в расчет не идут, поскольку тут были чисто деловые отношения. О'Тул вспомнил еще один милый здешний обычай: нежеланных дочерей отправляли обратно в Британию или заставляли становиться компаньонками у какой-нибудь старой ведьмы, причем они не получали за это ничего – кроме, конечно, прелестей дурного обращения с собой. Проклятье! Он надеялся, что судьба убережет Милли хотя бы от этого.
– Ты уже встречалась со своим будущим мужем? – спросил он.
– Нет, но я знаю, как он выглядит. – Милли раскрыла серебряный медальон, висевший у нее на шее.
О'Тул увидел лицо пожилого мужчины, полное, с красными прожилками, с седеющими бакенбардами, мужчины лет пятидесяти, не меньше. Этот господин тоже был ему знаком. Джеймс Уэддерберн, он и Смит были компаньонами в грузовом агентстве. Говорили, что дела у Уэддерберна шли далеко не блестяще.
– А что твоя мама думает обо всем этом, об этом браке во имя дела?
– Моя мама умерла, когда я родилась.
– Ну а ты сама? Что ты думаешь?
– Этого хочет папа. Он говорит, что очень беспокоится из-за того, что мы живем так далеко друг от друга.
– О Господи! – сказал О'Тул. Он сердился, и это делало его ирландский акцент еще более заметным. – Я о чем тебя спрашиваю? Чего ты сама хочешь? При чем тут твой папаша?
Повеял легкий ветерок, коснувшись их лиц своими горячими пальцами. Палуба гулко дрожала от погрузки. О'Тул чувствовал, что судьба этой девушки все более ему небезразлична.
– Не делаешь ли ты ошибки, юная Милли?
– Может и делаю. – Она опустила голову, потом лучисто ему улыбнулась, и на мгновение похорошела необыкновенно.
– Уэддерберн в два раза старше тебя. Ее ответ не замедлил себя ждать.
– Всех молодых уже расхватали местные красотки.
И это было верно, необыкновенная красота китаянок и метисок – от смешанных браков европейцев и индианок – покорила даже самых робких холостяков Гонконга, впрочем, прошедших курс обучения в борделях, разросшихся пышным цветом в то время в порту.
Капитан сказал, предприняв смелую попытку пошутить:
– Почему бы не попридержать пока огонь для дикарей, которые должны сесть на корабль?
– Дикарей?
– Поясняю: для чаеводов из внутренних районов страны.
Улыбка появилась у нее на губах. – Как интересно!
– Если только ничего тут не натворят… потому что, как я слышал недавно, они – дьявольское отродье.
– Вы знаете кого-нибудь из них?
– Только одного, их нынешнего предводителя. Было время, когда он был уважаемым человеком. Еще мальчиком он приехал из Шанхая и стал компрадором – поставщиком товаров для магазинов и клубов. Но для Эли этого было мало. Он был родом из Балтиморы, и ему хотелось преуспевать в делах. Ему хотелось получать большие доходы и быстро разбогатеть, поэтому он стал заниматься чаеводством.
– Он – американец?
– И притом самого худшего образца. Последуй моему совету и запрись в своей кабине – с женщинами он сущий дьявол.
– Это еще интереснее.
– Веди себя хорошо. Моя забота доставить тебя целой и невредимой твоему папочке, а через месяц, говорят, ты станешь благочестивой замужней женщиной.
– Не напоминайте мне об этом!
– Эго, – окликнул первый помощник, крупный светловолосый немец, и О'Тул отправился наблюдать за погрузкой. Но прежде чем он ушел, Милли одарила его еще одной улыбкой. Такую улыбку никогда не позабудешь. Большинство людей, подумал он, улыбаются одними губами, а эта девушка умеет улыбаться всей своей душой.
– Почаще улыбайся, Милли Смит, – сказал он. Суиткорн,[2] официант-китаец с косичкой, получивший такое прозвище за свое пристрастие к американским вещичкам, принес Милли ее утреннюю чашечку кофе. Она в этот момент сидела в кресле на палубе. По-английски он говорил прилично: обучался в миссии.
– Хотите посмотреть, как чаеводы входят на корабль, мисси? – И добавил: – Уже идут, да? Очень-очень?
Милли опять подошла к поручням и увидела группу рикш, мчащихся по пристани, их пассажиры – все, кроме одного, явно пьяные – улюлюкали и свистели, словно индейцы из племени сиу подгоняя своих лошадок.
– Вы знаете этих людей? – спросила она.
Он кивнул и повернул к ней свое круглое желтое лицо.
– Суиткорн знает здесь всех, мисси.
– Вы, значит, знаете их имена? – Она кивнула в сторону причала.
– Знаю только одного – Большого Эли, их предводителя. Остальные – просто пьянь. Все – очень плохие люди, мисси, и ищут дурных женщин. – Он указал на то место, где остановились рикши: шестеро пассажиров, пошатываясь, выходили из повозок. Крупный мужчина в белом тропическом шлеме под цвет костюма расплачивался с кули.
– Видите его – большого, это их предводитель Эли.
– Предводитель?
– Он – очень плохой человек. Одно время я там мало-мало работал. Он всегда дерется и бегает за хорошенькими женщинами. В течение многих месяцев они вместе с местными жителями собирают чайный лист Малайские девушки быстро бегают, а Эли за ними. Я это видел. Быстро бегают. Очень-очень. Но этот Эли еще быстрее. И когда он их догоняет… Вы никогда не слышали таких воплей. Но я уже привык. Я читал в миссии Библию от Книги Бытия до Откровения Иоанна. Вы знаете Библию, мисси?
Она улыбнулась ему.
– Довольно хорошо.
– Вы знаете, сколько слов в Ветхом Завете?
– Боюсь, что нет.
– Суиткорн скажет вам, и вы скажете своим детям. В Ветхом Завете около шестидесяти тысяч слов, в Новом Завете – сто восемьдесят две тысячи. Я их считал.
– Милостивый Боже!
– В Библии нет строф, в которых больше шести слов. Об этом вы знаете?
– Правда?
– Самая маленькая строфа – тридцать пятая из одиннадцатой главы Святого Иоанна. Что еще угодно узнать?
– Я вижу, что Библию вы знаете, Суиткорн!
– Лучше, чем Эли Боггз. Он – очень плохой человек.
– Что еще вы о нем знаете?
– В английских клубах Гонконга его не любят. Очень-очень он плохо разговаривает, грубо, прошу прощения, но это я не вру. Я еще мало-мало подавал обеды англичанам в Гонконгском клубе, а потом я его не видел. Вы этот клуб знаете?
– Пока нет, – ответила Милли.
– Я там подавал, когда Эли был еще компрадором и продавал бакалейные товары, понимаете? И толстая пожилая английская леди говорит мне: «Бой, – говорит она, – ты подаешь этих устриц замороженными, не так ли? В Гонконге так делать нельзя, – говорит она. – Убери их и разморозь как следует. И еще. Ты называешь это мясо бараниной, да?»
– Очень бараниной, мисси, – сказал я ей. – Устрицы замороженные из Англии, очень холодные, прошу прощения.
– Не смей мне перечить, а то вылетишь на улицу, – сказала она. А рядом с ней сидел этот Эли, пьяный от виски, но очень добрый к китайцам, заметьте это. И он вежливо сказал:
– Мэм, позвольте мне заверить вас в одном. Вы говорите, что мясо на вашей тарелке не баранина?
– Это свинина, молодой человек. Уж я как-нибудь отличу баранину от свинины.
– Это – молодая баранина, мэм, – сказал Эли. – Я компрадор, и я сам привез ее контрабандным путем. А что касается устриц, то они всегда приходят замороженными, иначе они бы не сохранились. – Тут поднялось много джентльменов с кулаками на Эли, а леди закричала: