— Ты хоть понимаешь, что ты натворила?!
Он не просто говорит, повысив голос. Это скорее похоже на рычание.
— Как ты могла?! Как, мама?! Даже твоя ложь, ладно мне, хотя я твой родной сын! Но девочке! Девочке, которая наверняка ничего не понимала, которая… — у него срывается голос.
— Сынок… — Виолетта умоляюще протягивает к нему руки.
— Ты понимаешь, что у меня где-то может быть ребёнок, а я об этом не знаю?! Понимаешь, мама?! Мой ребёнок! Твой внук или внучка!
Меня словно прошивает молнией, я прирастаю ногами к полу. Сделать шаг вперёд нет сил, ни на что нет сил, но заставляю себя открыть рот.
— Никакого ребёнка у тебя нет. Не кричи на мать.
Володя поворачивается ко мне с перекошенным лицом.
— Что? — ошеломлённый хриплый шёпот.
— Ты слышал, что я сказала.
Мужчина смотрит на меня во все глаза.
— Надя?
— Дина, — поправляю его, и он крупно вздрагивает. — Так меня звали в восемнадцать лет. Сокращённое от Надежда, Надин.
Перевожу взгляд на скорчившуюся в кресле, всхлипывающую Виолетту. Потом опять пристально гляжу на Володю. Если бы воспоминания к нему вернулись, он бы наверняка вёл себя по-другому, значит…
— Ты так и не вспомнил меня, — качаю головой. — Тебе кто-то рассказал. Кто?
— Соседка, — отвечает хрипло. — Марья Гавриловна.
— Как она? — спрашиваю почему-то.
— Нормально, — он растерянно пожимает плечами. — Вполне бодрая.
— Надо же, ей ведь уже далеко за восемьдесят, — бормочу себе под нос.
— Надя, я… То есть, Дина… — Володя явно теряется, не зная, что сказать. — Что произошло? Что с тобой случилось… тогда?
— Я дала тебе деньги! — вдруг отчаянно выкрикивает Виолетта, срывает с себя очки, вытирая слёзы, текущие по щекам. — Ты… ты пришла тогда с тестом на беременность! У тебя ведь нет детей! Ты сделала аборт!
Мужчина меняется в лице, впивается в меня взглядом. А я смотрю на его мать, на умоляющее выражение на её лице, на потускневшие слепые глаза, на дорожки слёз, и брезгливость во мне смешивается с жалостью к этой женщине. А ещё… ещё я вспоминаю слова моей мамы. «Человек, который станет причиной, даже невольной, разрыва отношений между мамой и сыном… это ляжет тяжким грузом на его совести».
Пусть так. Достаточно быть честной самой с собой.
— Я не делала аборт, — отвечаю тихо.
Виолетта вскрикивает, закрывает лицо ладонями. Опускает плечи. Ждёт, что я вобью последний гвоздь в крышку её гроба. Если я сейчас скажу, что потеряла ребёнка… Её сын никогда ей этого не простит.
— Я соврала тогда, — сама удивляюсь, как равнодушно звучит мой голос. — Беременности не было.
Почти правда. Почти. Но Виолетта немного расслабляется. Отвожу от неё взгляд, гляжу на мужчину, стоящего прямо передо мной.
— Ты… сразу узнала меня, — тихо произносит Володя. — Всё это время… Ты знала. И ничего не сказала. Почему?
— Потому что той Дины больше нет, — говорю устало. — Есть только Надя.
Разворачиваюсь, выхожу из комнаты, и меня никто не останавливает.
— Надюша, что с тобой такое происходит?
На меня сочувственно смотрит Анна Николаевна.
— Всё в порядке, — заставляю себя улыбнуться.
Всё не в порядке уже неделю, с тех пор как состоялся наш с Володей разговор. Но не рассказывать же об этом.
— Ох, Надя, — хирург качает головой. — Не отпирайся. Было в моей жизни время, когда я, наверное, выглядела почти так же, как ты сейчас. И я отлично знаю, что ниоткуда это не случается. У тебя неприятности? Могу я как-то помочь?
— Нет, Анна Николаевна, — вздыхаю и качаю головой.
— Ну ладно, — она кивает. — Но если что, обращайся, хорошо?
— Спасибо, — придвигаю к себе очередной журнал операционной сестры.
Дежурство идёт своим чередом. Под вечер, когда отделение немного затихает, меня начинает клонить в сон. Клюю носом, сидя за столом дежурной медсестры, и тут прямо рядом со мной раздаётся знакомый голос.
— Добрый вечер, Надюша.
Вздрогнув, поднимаю голову и вижу прямо перед собой… Игнатьева!
— Здравствуйте, Даниил Антонович, — встаю из-за стола. — Какими судьбами?
— Да вот, с вашим зав отделением на последней конференции пересеклись, хочу обсудить кое-какие вопросы, — он смотрит на меня внимательно.
— Понятно, — киваю. — Никита Сергеевич у себя в кабинете пока ещё, хотя вроде бы уже домой собирался. Проводить вас?
— Будьте так добры, — Игнатьев кивает, а затем, будто спохватившись, добавляет: — Знаю, вы уже не работаете у Виолетты Валерьевны, как насчёт того, чтобы подумать о переходе ко мне?