Наконец Дашфорд сняли с ночного дежурства, она смогла заняться приготовлениями к предстоящему вечеру и присоединилась ко мне в гладильной комнате.
Я старательно утюжила мое новое платье. Внимательно посмотрев на Линду, я попыталась угадать, продолжает ли она обижаться на меня. К моему удивлению, она подошла ко мне и принялась как ни в чем не бывало восхищаться моим платьем.
— Я так понимаю, ты собираешься на танцы? — заметила она.
— Слушай, оставь меня в покое!
Она продолжала стоять рядом и смотреть, как я глажу. Затем неожиданно спросила:
— Ты уже знаешь, что Дэвид Коллендер оперировал Джека Феллоуса?
Я кивнула, и она поспешно продолжила:
— Я говорила с Джеком вчера ночью. Он сказал, что доктор Коллендер сообщил ему эту новость…
— Ты имеешь в виду…
— Что он будет ползать всю жизнь, и к тому же не слишком быстро.
— И как он это перенес? — У меня перехватило дыхание.
Ее взгляд смягчился.
— Я никогда еще не видела в человеке такого мужества. Вместо того чтобы плакать и причитать, он говорил только о том, как он устроит свою будущую жизнь с учетом потери способности передвигаться самостоятельно. «Мои ноги теперь немногого стоят, — сказал он мне, — значит, нужно вдвое больше работать руками».
Фактически он уже все спланировал. Он собирается выучиться на телефониста — эту работу он сможет делать сидя. Он даже уже успел попросить кого-то разузнать для него все поточнее.
Я закончила утюжить воротник и подошла к Линде, которая заняла место у соседней гладильной доски.
— Это заставило тебя задуматься, да? — спросила я. — Ты сравнила его с Мартином?
— Да. — Она выглядела смущенной. — Ты была права. Джек помог мне это понять. Я написала Мартину, что не хочу видеть его до тех пор, пока он не возьмет себя в руки.
— Правильно сделала! — воскликнула я. — Это сработает, вот увидишь!
Дашфорд серьезно кивнула:
— Даже если он решит порвать со мной, может быть, это поможет ему по-другому взглянуть на вещи.
Несколько минут она молча разглаживала складки на своем платье, затем сказала:
— В любом случае я скоро обо всем узнаю. Я попросила его прийти на танцы.
Спустя некоторое время мы вместе спустились в танцевальный зал. Он был забавно украшен какой-то мишурой, в углу был устроен импровизированный буфет, где угощали лимонадом и всякими другими вкусностями. Громко играла музыка. Здесь были и студенты медицинской школы, и много сотрудников нашей больницы. Вскоре я, уже порядком растрепанная, плясала с бородатым студентом по кличке Иуда, который был специалистом по твисту. Несколько старших сестер тоже танцевали, хотя и выглядели слегка старомодными. Но я подумала, что с их стороны это было попыткой снова почувствовать себя легко и беззаботно. В конце концов Иуда предложил угостить меня лимонадом, я согласилась и, взяв стакан, плюхнулась на стул около двери.
— Привет, — услышала я голос у себя за спиной. — Вот мы и снова встретились.
Я подняла голову и увидела Мартина Бэйтмэна, который мужественно пытался мне улыбнуться.
Я изумилась: он не только улыбался, но был к тому же тщательно одет и выглядел бодрым и подтянутым.
— Вот это да! — сказала я. — Приятно видеть тебя таким веселым. Линда где-то здесь.
Он кивнул:
— Я хочу извиниться за свое поведение в тот вечер. Я получил от Линды такое недовольное письмо… что-то вроде нокаута по почте. Но это сработало. Я был в такой депрессии, что не находил в себе сил из нее выйти. Она устроила мне как раз то, что было необходимо, — шоковую терапию.
— Ей не очень-то сладко жилось все это время, — сказала я. — Пойди и успокой ее немного.
Он приложил руку к голове, словно на ней была форменная фуражка.
— Будет сделано. Потанцуешь потом со мной?
А он не такой уж плохой, подумала я. Я даже почти простила ему неприятности, которые он мне доставил.
Заиграла музыка, и зал наполнился танцующими парами. Кто-то рядом сказал:
— Могу я пригласить вас на танец, сестра Kapp?
Еще до того, как я увидела его, я знала, что это Дэвид Коллендер. Слишком взволнованная для того, чтобы ответить, я просто встала, и он взял меня за руку.
— Но я вас предупреждаю, твистовать я не умею, — сказал он.
У меня сложилось впечатление, что он пригласил меня на танец в знак перемирия.
— Это ничего, — пробормотала я и хотела прибавить: «Я могу вас научить, если желаете». Но у меня не хватило мужества.
Танцевать с Дэвидом Коллендером оказалось нелегко, наша пара привлекала к себе всеобщее внимание, и где-то там, среди толпы, я ощущала непримиримо-враждебный взгляд сестры Пиннок. Наше молчание становилось тягостным.
Вдруг я заметила, что он пристально смотрит на кого-то поверх моего плеча.
Танец кончился. Он отвел меня обратно, извинился и подошел к роскошно одетой женщине с красивым бледным лицом. Они, казалось, хорошо знали друг друга. Властным движением она взяла его под руку.
Я была неприятно удивлена. Кто была эта женщина, которая так явно заявляла о своих правах на него? И каким образом это вписывалось в женоненавистническую теорию доктора Коллендера? Я взглянула на Пиннок. Ее лицо потемнело от злости и разочарования. Не было сомнений — она ревновала.
Но я думала о другом: возможно, Дэвид Коллендер и не любил женщин. Даже сейчас, когда он сидел с этой красавицей в буфете, выражение его лица было отнюдь не счастливым. Но несомненным было одно — женщины его любили! И теперь я точно знала, что и сама не составляю исключения.
Глава третья
— Сестра Kapp! — Старшая сестра-сиделка Шортер подозвала меня к маленькой резервной палате. — Эту пациентку принимали вы, не так ли?
— Да, сестра.
Я судорожно начала вспоминать, не упустила ли что-нибудь. Пациентка, в данный момент находившаяся без сознания, поступила к нам с травмой черепа и была помещена в отдельную полузатемненную палату со звукоизоляцией. Мне казалось, что я выполнила все инструкции.
— Вы забыли одну вещь. О, не пугайтесь так, сестра! Речь не идет о жизни или смерти… Как фамилия пациентки? Ее нет на табличке кровати.
— Прошу прощения! — воскликнула я, чувствуя большое облегчение. — Сейчас я исправлю свою оплошность. Ее имя миссис Эпплби.
Старшая сиделка, уже было снова устремившаяся своей быстрой походкой в другой конец коридора, внезапно остановилась.
— Вы сказали… Эпплби? — переспросила она, запинаясь.
— Да. Я запомнила, потому что еще подумала, какая у нее славная деревенская фамилия, — объяснила я. — И такая необычная.
Старшая сиделка кивнула. На ее лице появилось испуганное выражение.
— Очень… необычная, — сказала она.
Затем она вошла в свой кабинет и через незатворенную дверь мне было видно, как она открыла шкаф с историями болезней. В этом, конечно, не было ничего странного. Она была на ленче, когда привезли миссис Эпплби, и теперь хотела побольше узнать о ее состоянии.
Или здесь было нечто большее? Я терялась в догадках. Почему она выглядела такой испуганной, когда я упомянула это имя?
Двадцать минут спустя я наконец нашла время, чтобы заполнить именную карточку. В это время стали загораться индикаторы звонков пациентов, час их полуденного отдыха закончился. Затем пришли санитары из рентгеновского корпуса, чтобы отвезти на рентген миссис Джойс, «птичницу».
Ей всегда очень нравились эти переезды в инвалидной коляске по улице. Когда я укутывала ее одеялами, она сказала взволнованно:
— Там, в кустах около рентгеновского корпуса, гнездится пара дроздов. Для овсянок еще рановато…
— Как бы вам из-за этого не приехать поздновато на прием, — пошутила я, улыбнувшись.
Когда я, взяв карточку с именем миссис Эпплби, отправилась в резервную палату, я застала Пиннок, которая приглядывала за недавно прооперированной женщиной и тихо разговаривала со старшей сиделкой Шортер. Я вставила карточку в рамку и снова вышла, стараясь не шуметь. Старшая сиделка последовала за мной.