Вот почему небольшие городки вроде Бьорнстада всегда возлагают надежды на детей и подростков – ведь те не помнят, что раньше жизнь была лучше. Иногда это дает преимущество. Команда юниоров собиралась по тому же принципу, по какому старшее поколение строило свой городок: работай как вол; терпи пинки и зуботычины; не ной; заткнись и покажи этим столичным чертям, кто мы такие.
Смотреть в Бьорнстаде особо не на что, но все, кто здесь побывал, знают, что это оплот шведского хоккея.
Банк.
Амату скоро исполнится шестнадцать. Его комнатка настолько мала, что в районе побогаче, где квартиры побольше, ее бы и для сортира сочли слишком тесной. Стены сплошь обклеены постерами с игроками НХЛ, так что не видно обоев; правда, имеются два исключения. Одно – фотография Амата в возрасте семи лет в сползающем на лоб шлеме и крагах, которые явно ему велики. Из всей команды он самый маленький. Второе – лист бумаги, на котором мама написала обрывки молитвы. Когда Амат появился на свет, мама лежала с ним на узкой кровати в маленькой больнице на другом конце земного шара, и не было у нее больше никого на всем белом свете. Медсестра прошептала эту молитву ей на ухо. Говорят, мать Тереза написала ее на стене у себя над кроватью, и медсестра надеялась, что эта молитва даст одинокой женщине надежду и силу. Скоро уже шестнадцать лет, как этот листок с молитвой висит на стене в комнате ее сына – слова немного перепутались, ведь она записала по памяти, что смогла:
«Честного могут предать. И все равно будь честным. Доброго могут оговорить. И все равно будь добрым. Все хорошее, что ты сделал сегодня, завтра могут забыть. И все же делай добро».
Каждую ночь Амат ставит коньки возле кровати. «Бедная твоя мать, ты небось в коньках и родился», – частенько повторяет с усмешкой старенький вахтер в ледовом дворце. Он предлагал Амату оставлять коньки в шкафчике на складе, но мальчик предпочитал носить их с собой. Не хотел с ними расставаться.
Во всех командах Амат всегда оказывался ниже всех ростом, ему не хватало ни крепости мышц, ни силы броска. Зато никто не мог его поймать: в скорости равных ему не было. Амат не умел объяснить этого словами, тут как с музыкой, думал он: одни, глядя на скрипку, видят деревяшки и винтики, а другие слышат мелодию. Коньки он ощущал как часть себя и, переобувшись в обычные ботинки, чувствовал себя, будто моряк, ступивший на сушу.
Листок на стене заканчивался такими строчками:
«Все, что ты построишь, другие могут разрушить. И все же построй. Потому что в конечном счете отвечать перед Богом будут не другие, а ты».
А чуть ниже решительная рука второклассника вывела красным мелком:
«НУ И ПУСТЬ ГОВАРЯТ, ШТО ДЛЯ ИГРЫ Я НЕ ВЫШЫЛ РОСТОМ. ВСЕРАВНО СТАНУ КРУТЫМ ИГРАКОМ!»
Банк.
Когда-то хоккейная команда Бьорнстада занимала второе место в высшей лиге. С тех пор прошло лет двадцать, а состав высшей лиги успел трижды поменяться, зато завтра Бьорнстаду предстоит вновь помериться силами с лучшими. Так уж ли важен матч юниоров? Какое дело городу до каких-то полуфиналов в молодежной серии? Разумеется, никакого. Если только речь не идет о вышеназванном корявом пятне на карте.
В паре сотен метров к югу от дорожных указателей начинается район под названием Холм. Там расположен кластер эксклюзивных коттеджей с видом на озеро. Здесь живут владельцы супермаркетов, руководство фабрики или те, кто мотается в большие города за лучшей работой, где их коллеги на корпоративах, округлив глаза, спрашивают: «Бьорнстад? Как можно жить в такой глухомани?» В ответ им, разумеется, бормочут нечто невразумительное об охоте, рыбной ловле и близости к природе, думая про себя, что жить там и правда можно вряд ли. По крайней мере, в последнее время. Кроме недвижимости, цена на которую падает пропорционально температуре воздуха, там уже ничего не осталось.