Успех дела отмечался всем отделом. Больше всех набрался Раух, которому требовалось приличное количество алкоголя, чтобы напиться. В таком состоянии он почему-то решил, что Люциан просто обязан узнать о его чувствах. Эта часть человеческой жизни открывалась для Вацека, только когда он уже махнул несколько рюмок. Моргенштерн не задумываясь отправился в участок, где тоже дал жару. С этого момента все знали, почему Венцеслав никогда не трогал свою секретаршу.
Люциан внезапно оживился после того телефонного разговора, и теперь он избавлял Рауха от одежды чересчур рьяно, постоянно сопровождая каждое движение поцелуем. Рубашка, галстук, ремень — всё это летело к чёрту. Моргенштерн жадно проводил по обнажавшейся волосатой груди, вдыхал запах одурманенного мужчины и кусал губы, потому что его джинсы давно стали слишком тесными.
Комиссар не очень-то сопротивлялся, поскольку алкоголь действовал на него очень позитивно. Если в обычном состоянии это флегматичный и рассудительный стоик, то теперь это был окрылённый эпикуреец, вдохновлённый всеми благами и чудесами жизни. Бодхисаттва, пробудивший своё сознание. Он легко улыбался, что само по себе нечасто, и страстно отвечал Люциану, оголяя и его тоже. Моргенштерн, в свою очередь, пользовался тем, что в таком состоянии физически Раух немного слабее и его можно пересилить: байкер прижал комиссара к изголовью и расположился между его ног, напрягая своё тело для пусть и неловкой, и неуклюжей, но борьбы.
Сопротивление было не таким сильным, каким могло. Венцеслав позволил Люциану ласкать себя. Целовать лицо, шею, грудь, гладить щёки, плечи, ладони, грудь, бёдра. По резвости движений Раух чувствовал всю важность происходящего. Моргенштерн не помнил себя, действовал уверенно, настойчиво, не позволяя и малейшего неповиновения. Для Венцеслава эти ощущения были новы. Все эти поцелуи и прикосновения он не раз оказывал кому-то, но к нему это никогда не возвращалось. Зато сейчас возвращается сторицей. Пусть Люциан не такой большой, как он, но он очень умел. Раух иногда открывает глаза и наблюдает, как этот ярый смуглый балагур вдруг становится уверенным самцом, побеждающим хищником.
Моргенштерн водит ладонью по члену Венцеслава и беспрерывно целует его в шею, где ключицы, и засасывает кожу, своим возбуждённым пенисом упираясь в бедро. Другая его ладонь скользит по телу Рауха, что позволяет Люциану замечать каждое движение — он чувствует, как немного изгибается в спине Вацек. Его Вацек.
— Я хочу тебя, — вновь излишне настойчиво для пьяного состояния шепчет Люциан и требовательно раздвигает ноги Рауха. В такой позе байкер его ещё никогда не видел. Большой, крепкий, замкнутый, но сейчас — возбуждённый, взвинченный, раздразнённый, открытый. От этих новых впечатлений Моргенштерн на миг застывает, сомневаясь в реальности происходящего. Венцеслав со снисходительной улыбкой приподнимается и лбом касается его лба:
— Ну, рискни, — иронично шепчет он в своей обыкновенной манере. — Ты всё хвастал, что у тебя большой. Посмотрим, — и, хмыкая, ложится, ведь на самом деле Раух не знает, что ему делать.
— Для Моргенштерна это стало знаком того, что Венцеславу может быть страшно, поэтому продолжил ласки, но Рауху было нужно совсем не это, и приходилось грубо направлять этого вдруг озаботившегося краснобая. Руки у храбреца немного тряслись, но он уже буквально чувствовал, как его член оказывается внутри Венцеслава, ещё никогда не знавшего мужчины, и всё внутри начинает становиться таким горячим, приторным, и хочется любить ночь напролёт, не выпуская из рук ни на секунду. Раух поддается, и вскоре начинает чувствовать проникновение.
В это мгновение мужчина усваивает много нового для себя, включая неприятные моменты. Проникновение было очень странным и, несмотря на сперму в качестве смазки, довольно неприятным. Но он видел глаза Люциана, блестящие, азартные и задумчивые одновременно. Каждый нерв его напрягся, струночкой натянулся, и, кажется, он хочет стать частью организма Рауха, чтобы понять, что он чувствует, и не сделать неверного движения, способного прервать всю эту блажь. Венцеслав не подает недовольного вида, делая скидку неопытности и волнению, и это вскоре выливается в его тихий стон. Этой красной тряпки Люциану было достаточно для того, чтобы понять, что делать дальше.
Но вдруг он останавливается.
— Венц…
— Что? — комиссар закрывает глаза, понимая, что доверился человеку, который может сотворить что угодно. Ну что там произошло, чёрт возьми?
— Я презерватив забыл…
Это было такой сущей мелочью, что Раух зарычал и притянул Люциана к себе за шею, и больно раскусил ему губу до крови в знак своей аллергии на глупые ситуации. Моргенштерн начал целовать любимого активнее, почти фанатично, чтобы оставить на нём как можно больше своих красных следов, и рьянее двигаться, схватившись за жёсткие бёдра. Постепенно Венцеслав начал расслабляться и откидывать голову, приоткрывая рот. Он сделал неловкое и непривычное движение — обнял байкера за шею. Тот с упоением коснулся губами его запястья, а по другому — провёл языком. И неожиданно Люциан поднимает голову и смотрит в замутнённые глаза Рауха:
— Говорил же, что большой, — и посмеивается, довольный собой. — Я бы имел тебя до утра.
— Слишком много чести будет, — проворчал Венцеслав и щёлкнул байкера по носу, но потом резко схватил его и прижал к себе. Моргенштерн тут же начал двигаться чаще. Вскоре Раух начал дрожать и отпустил Люциана, а потом схватился за прутья изголовья постели. Моргенштерн имел своего мужчину и в периоды оргазма кусал его за колени, чтобы заглушить громкий стон удовольствия.
— Я сейчас… кончу… — шепчет байкер и начинает отстраняться, но Раух властно придерживает его, и оба на мгновение застывают и дрожат.
Через эти несколько секунд, когда тело уже начинает застилать нега, Люциан шепчет Венцеславу:
— Возможно, ты ничего завтра не вспомнишь… И я не вспомню. Да, лучше бы так и было. Но я люблю тебя, Венц. И не хочу, чтобы ты жалел о сегодняшней ночи. Я люблю тебя, слышишь? Всё это случилось только потому…
— Да заткнись ты уже, — прерывает его Раух, — я пьян вдрызг, так что… плевать. Иди ко мне, малыш.
Моргенштерн, пошатываясь, кивает и седлает бедра Венцеслава, ложась на него и прижимаясь носом к плечу. Кое-как байкер просовывает руки под спиной Рауха, чтобы обнять его. Так они вскоре и засыпают.
Утро наступает очень медленно и тяжело. Это чувствует на себе Люциан, когда пытается отнять голову от кровати. Насилу сев, он начинает потирать виски и вспоминать вчерашний день. Неужели всё вчерашнее было реально? Но Венцеслава рядом нет, постель холодная. Обидно, если это всего лишь эротическое наваждение.
Моргенштерн поднимается и, пошатываясь, идёт в ванную. Холодная вода немного проясняет голову, но не дает ответов. Глупая вода. Но как будто она что-то обязана кому-то?
Но тут слышится, как шкворчит яичница на сковороде, как шелестит свежая газета, как закипает чайник. Люциан вытирает лицо и выходит на кухню, где всё, как обычно. Раух, как ни в чем не бывало, читает утренние новости и смотрит на вошедшего Моргенштерна из-под очков в роговой оправе.
— Завтракать будешь? Ну и набрался ты вчера, — хмыкает Венцеслав и кивает на табуретку. — Садись, выглядишь, как кусок дерьма.