— Скорее, — проговорил он голосом, искаженным от боли; только сейчас Луций понял, что выл вовсе не зверь, а Мандук. Его брат страдал.
— Вытащи меня отсюда. — Мандук с трудом выговаривал слова. — Я внутри…
Антрос увидел, что от пояса и ниже доспехи слились с камнем, а там, где тело соприкасалось с окаменевшими костями, быстро расползалась лужа крови, удивительно яркая на белом фоне. Луций начал карабкаться наверх, но под весом его силовых доспехов белесые окаменелости осыпались, замедляя движение. Мандук снова взвыл.
— Я — кровь Сангвиния, — прошелестел тихий голос.
Реальность расплывалась, словно капля чернил в стакане воды.
Костяная башня исчезла, и Антрос снова оказался в Остенсорио. Пылающие посохи освещали стоявших по периметру зала библиариев. Луций видел их души — призрачных ангелов с распростертыми крыльями и глазами, пылающими в пламени Эмпиреев, возвышавшихся над плотскими телами.
Луций открыл рот, чтобы закричать, объяснить, что случилось с Мандуком, но не успел. Остенсорио исчез.
Он оказался посреди широкой дороги из белого как мел камня, нагретого послеполуденным солнцем. Горячий воздух шел рябью, размывающей горизонт. Его снова окружали костяные деревья, но теперь он смотрел на них с земли. Их размах поражал воображение, Луцию даже пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть их вершины. Башни изгибались и склонялись над ним, словно усталые старики.
Пока Антрос осматривал их, то понял, что же его тревожило. Всю жизнь, сколько Луций себя помнил, он слышал шепот Галактики, наполняющий разум еле слышными молитвами и видениями. Старейшины племени страшились его второго зрения. Если бы его жизнь обернулась иначе, то Антроса казнили бы как колдуна или отправили на одном из загадочных терранских Черных кораблей навстречу неведомой судьбе. Но он успешно прошел испытания, стал Кровавым Ангелом и попал под опеку эпистолярия Рацела, после чего начал долгий и все еще не завершенный путь к обузданию своего разума.
Сейчас голоса умолкли. Мысль об этом тревожила Луция; он словно бы лишился конечности.
— Скорбные башни, — прошептал кто-то.
Луций решил было, что это возвращаются силы, но затем посмотрел вниз и понял, что он больше не один. Рядом с ним на коленях сидел исповедник Зин, и по его белому лицу текли слезы. Это он назвал имя исполинских костниц, повторял его вновь и вновь, потрясая сжатыми в молитве руками и, похоже, не замечая ничего вокруг.
В нескольких метрах от них стоял склонивший голову хмурый Рацел. Он выводил в пыли руны силовым мечом и что-то встревоженно шептал, говоря сам с собой. Еще дальше, в тени, лексиканий увидел Мефистона: тот опустился на колено, прижав руку к земле, а между его пальцами тлели угольки. Затем Властелин Смерти поднялся, вытер кровь с ладони и зашагал по дороге прочь. Его волосы развевались, будто яркое белое знамя. Вслед за ним шли капитан Ватрен и космодесантники тактических отделений, внимательно осматривавшие местность Дивинуса Прим сквозь прицелы болтеров. По одну сторону дороги шагали воины из отделения Серифа, по другую — сержанта Гестиаса. Алая броня делала их похожими на капли крови, текущей к горизонту. Антрос не увидел ни следа боевого брата Мандука, исчезли и другие космодесантники. Очевидно, не все пережили межпространственный перенос. В путь отправились два полных отделения, три библиария, капитан Ватрен и апотекарий, но теперь сержанта Гестиаса сопровождали лишь два воина, а с Серифом были три брата. Осталось лишь двенадцать Кровавых Ангелов. Впрочем, решил Антрос, этого хватит, чтобы справиться с любыми опасностями планеты.
— Лексиканий.
Антрос обернулся и посмотрел на Зина.
— Помоги мне встать, — попросил жрец, вытирая слезы.
Луций, все еще оглушенный психическим безмолвием, отстраненно кивнул. Он подошел к исповеднику и поднял его.
— Ты понимаешь? — спросил Зин, глядя на космодесантника выпученными блестящими глазами. — Знаешь, что вокруг нас?
— Я уже видел оссуарии, — пожал плечами Антрос, — но такие — никогда. Я видел захоронения в катакомбах под монастырями, но ни одно из них не могло бы сравниться с этим.
— Брат-библиарий, Скорбные башни — это не просто гробницы, — покачал головой исповедник. — Их строили не люди.