- Ваша мать еще жива?
- Да. Отец - его звали Луи Фрасье - умер. Он был бухгалтером. Мать урожденная княгиня Учевка...
- Вы посылаете ей деньги?
- Естественно. Деньги никогда для Жерара ничего не значили. Он давал мне столько, сколько мне было необходимо, не требуя отчета.
Она допила рюмку и поднесла к губам платок.
- Вы разрешите мне осмотреть квартиру?
- Я вас проведу.
Она поднялась с кушетки и, осторожно ступая, направилась к двери.
Всюду чувствовалось богатство, положение в свете, завоеванное еще в прошлом веке, строгость. Квартира занимала весь этаж, и г-жа Сабен-Левек, которая все еще неуверенно держалась на ногах, начала с осмотра своей половины.
За будуаром оказалась еще одна очень большая комната, стены которой также были затянуты голубым шелком. Судя по всему, это был любимый цвет хозяйки. Постель была не застелена, но г-жа Сабен-Левек не испытывала неловкости от того, что могло предстать нескромному взгляду. Белая мебель. Початая бутылка коньяка на комоде.
- Как вас зовут? - спросил Мегрэ.
- Натали. Наверняка, чтобы я помнила о своем русском происхождении.
Ванная комната - и стены и пол - была из серо-голубого мрамора, здесь, как и в комнате, царил беспорядок.
Затем шла комната со шкафами по стенам, потом комната, которую можно было бы назвать маленькой гостиной - назначение у нее было такое же, как у будуара.
- Если я не обедаю в столовой, то ем здесь. Она сохраняла безразличие гида, ведущего экскурсию в каком-нибудь музее.
- Теперь мы входим в помещения слуг.
Сначала большая комната с застекленными шкафами, заставленными столовым серебром, потом маленькая белая столовая и, наконец, кухня со старинной плитой и медными кастрюлями. Здесь хозяйничала немолодая женщина.
- Мари Жалон. Она работала тут еще при моем свекре.
- Когда он умер?
- Десять лет назад.
- Значит, вы успели застать его?
- Мы прожили вместе пять лет.
- Вы ладили друг с другом?
- Я была ему совершенно безразлична. В ту пору я обедала в столовой и могла бы сосчитать, сколько раз он заговорил со мной.
- Какие отношения были у него с сыном?
- В девять часов Жерар спускался в контору. У него был там свой кабинет. Не знаю, чем имение он занимался.
- Случалось тогда, что он пропадал?
- Да, на два-три дня.
- Отец ничего ему не говорил?
- Он делал вид, что не замечает этого.
Перед Мегрэ открывался целый мир, обветшалый и замкнутый на самом себе.
Наверное, в прошлом веке или в начале XX здесь устраивались приемы, в гостиных давались балы. Их было две - вторая почти такая же большая, как первая.
Стены повсюду были отделаны потемневшими резными панелями.
Повсюду были также картины отошедшей в прошлое эпохи: портреты мужчин с бакенбардами, в высоких воротниках, жестко подпирающих подбородки.
Казалось, что жизнь на секунду остановила здесь свое течение.
- Теперь мы входим на половину мужа.
Кабинет с уходящими к потолку книгами в переплетах. Скамеечка из орехового дерева, чтобы можно было добраться до верхних полок. Наискосок от окна письменный стол с моделью подводной лодки и письменными принадлежностями из темной меди. Все в полном порядке. Ничто не говорило о присутствии здесь живого человека.
- Вечера он проводит здесь?
- Если находится дома.
- Я здесь вижу телевизор.
- У меня тоже есть телевизор, но я его никогда не смотрю.
- Вам случалось проводить вечера в этой комнате?
- Первое время после свадьбы.
Ей стоило определенного труда выговаривать слова, она роняла их, как будто они не имели значения. Уголки губ у нее снова опустились, и это придавало лицу страдальческое выражение.
- Его комната.
Мегрэ успел убедиться, что ящики письменного стола были заперты на ключ. Что могло в них храниться?
Во всей квартире были очень высокие потолки, окна, с задернутыми малиновыми бархатными шторами, тоже очень высокие.
Стены комнаты, отделанные панелями, но не деревянными, а из желтой меди. Двуспальная кровать. Кресла со слегка продавленными сиденьями.
- Спали вы здесь?
- Иногда, первые три месяца. Уж не ненависть ли сквозила в ее голосе, в выражении лица?
Осмотр продолжался по-прежнему как в музее.
- Его ванная комната...
Здесь все так и оставалось на своих местах: зубная щетка, бритва, щетка для волос и расческа.
- Он ничего с собой не брал?
- Насколько мне известно, нет. Гардеробная, как на половине Натали, потом гимнастический зал.
- Он им пользовался?
- Редко. Он погрузнел: толстым его назвать было нельзя, а вот полноватым...
Она толкнула следующую дверь.
- Библиотека.
Тысячи книг, старых и новых, современных, однако, сравнительно мало.
- Он много читал?
- Я не интересовалась, что он делает вечерами. Эта лестница ведет прямо в контору - мы с вами прошли над вестибюлем. Я вам еще нужна?
- Возможно, мне еще надо будет встретиться с вами. Если это случится, я позвоню.
Ее вновь влекла к себе бутылка коньяка.
- Вы, наверное, спуститесь теперь в нотариальную контору?
- Мне действительно хотелось бы поговорить с господином Лёкюрёром. Простите, что побеспокоил вас.
Г-жа Сабен-Левек удалилась: в общем-то выглядела она жалко, но одновременно вызывала раздражение. Мегрэ начал спускаться по лестнице. Наконец-то он мог раскурить свою трубку - курить ему хотелось еще в квартире.
Он оказался в просторной комнате, где полдюжины машинисток яростно стучали по клавишам и с удивлением подняли на него глаза.
- Я хотел бы видеть господина Лёкюрёра.
Сотни зеленых папок на стеллажах, как обычно в учреждениях и в большинстве нотариальных контор. Невысокая брюнетка провела его через комнату, где стоял только длинный стол и огромный сейф устаревшей конструкции.
- Сюда, пожалуйста.
Другая комната, где человек неопределенного возраста в полном одиночестве склонился над чем-то. Он безразлично взглянул на Мегрэ, который проследовал в соседнюю комнату, где трудились пятеро служащих.
- У господина Лёкюрёра никого?
- Кажется.
- Вас не затруднит узнать у него по телефону, может ли он принять комиссара Мегрэ?
Им пришлось немного подождать, стоя перед обитой дверью, прежде чем она распахнулась.
- Входите, пожалуйста. Вы мне не помешаете.
Лёкюрёр был моложе, чем представлял его себе комиссар, узнав, что он работал еще при покойном старом нотариусе. Ему, наверное, не было еще и пятидесяти. Это был брюнет с маленькими усиками в темно-сером, почти черном костюме.
- Прошу садиться.
Снова резные деревянные панели на стенах. У основателя конторы была неудержимая склонность украшать стены резными панелями темного дерева.
- Думаю, вас побеспокоила госпожа Сабен-Левек? Мебель здесь была из красного дерева в стиле ампир.
- Думаю, что именно вы заменяете своего патрона во время его отлучек?
- Я занимаюсь этим как старший клерк. Однако есть документы, подписывать которые я не имею права, что приводит к определенным затруднениям.
Г-н Лёкюрёр был человеком спокойным: благовоспитанность, отличавшая его, бывает присуща людям, которым приходится общаться с представителями высшего света. Угодливостью это не назовешь, но в его манере держаться сквозила известная почтительность.
- Он ставил вас в известность в случае подобных исчезновений?
- Нет. Это не сообщалось заранее. Я, конечно, не в курсе его личной жизни. Мне приходилось обходиться собственными предположениями. Он часто выходил вечерами, почти каждый вечер, по правде говоря.
- Минутку. Он активно участвовал в делах конторы?
- Большую часть дня он проводил у себя в кабинете и лично принимал большинство клиентов. Он не производил впечатления занятого человека, и тем не менее дел у него было больше, чем у меня. Особенно в том, что касается управления состояниями, продажей или покупкой замков и владений. Чутье у него было невероятное, и я не мог бы заменить его.