- Хорошо. Может, ты прилечь хочешь?
Брокк снял поднос и поднял ее на руки легко. Дитар всегда поражала эта их сила, которую псы принимали как нечто само собой разумеющееся. Он перенес ее на кровать и, уложив, бережно накрыл одеялом. Сам сел рядом.
- Как твоя сестра? - ей не хотелось спать, хотя в его присутствии у нее, пожалуй, получилось бы. Но Дитар жаль было тратить время на сон. Ей не так и много осталось. Несмотря на все усилия Брокка, болезнь рано или поздно возьмет свое.
Дита и так прожила много дольше отмерянного докторами срока.
- Уже лучше, - он улыбнулся. - Но...
Он замолчал и, взяв ладонь Дитар, принялся растирать пальцы.
- Эйо по-прежнему его ждет. И я знаю, что дождется... и мне это не нравится. Слишком рискованно.
Дитар не торопила. Смежив веки, она просто наслаждалась его близостью, голосом, прикосновениями. К ней сейчас редко кто прикасался вот так, не испытывая отвращения, и даже сестра милосердия, нанятая Брокком, с трудом скрывала брезгливость. Болезнь, терзавшая Диту, не была заразной, но сам запах ее, близость смерти, тревожили людей.
- И да, - признался Брокк. - Я не хочу ее отпускать. Это, в конце концов, нечестно! Я знаю, что не имею права ее удерживать, что у нее своя жизнь и... Эйо действительно его любит. А он сумеет о ней позаботиться, но...
- Но ты вновь останешься один?
Дитар достало сил прикоснуться к нему, отбросить прядь светлых, с рыжиной волос.
Вот что держало его рядом. Одиночество.
Пять лет тому именно одиночество привело его к дверям дома Дитар, раздраженного, колючего, еще не ненавидящего весь мир, но близкого к ненависти. Он прикрывал искалеченную руку здоровой, смотрел исподлобья и скалился, едва удерживаясь на краю. А она, разглядывая его, пыталась понять, стоит ли связываться с опасным клиентом.
- Ты откажешься от других, - сказал Брокк тогда, бросив на стол увесистый кошель. И в нем были не золотые монеты, но аметисты. Кошель развязался, и неограненные мутные камни рассыпались по поверхности стола. В ярком свете газовых рожков они казались тусклыми, ненастоящими. И Дитар, подняв самый крупный, лилово-бурый, поднесла к глазам.
- Можешь позвать ювелира, если не веришь, - пес расположился в ее кресле. Он сидел скособочившись, пытаясь спрятать пустой рукав в тени.
Брокк был бледен и худ, почти истощен.
- Почему же, верю. - Дитар смела камни в кошель и протянула его гостю. - Это слишком много. Даже с учетом того, что мне придется отказаться от других... гостей.
Его губа дернулась, и пес зарычал.
А Дитар вдруг увидела, насколько ему плохо. И пришел он к ней лишь потому, что больше не к кому было идти со своей болью.
Молодой какой...
И уже несчастный.
- Я собиралась пить чай, - она поднялась, оставив кошель на столе. - И буду рада, если вы составите мне компанию. Тогда и обсудим условия нашего с вами... сотрудничества.
Он встал молча. И так же молча шел за ней. А в Бирюзовой гостиной, просторной и светлой, - прежде Дитар никого сюда не водила, сохраняя эту комнату за собой - остановился у часов.
- Сломаны?
- Давно уже. Я купила их такими... глупо, конечно...
Зачем кому-то часы, которые утратили способность следить за временем?
- Но они красивые.
Бронзовая цапля застыла в причудливом танце. Птица изогнулась, запрокинув голову, почти касаясь посеребренным хохолком спины. Крылья были расправлены. Тонкие ноги прочно стояли на бронзовом шаре.
- Хочешь, починю? - он не стал дожидаться ответа, пусть бы Дитар и запоздало кивнула. Брокк снял часы и, устроившись в кресле, вытащил из внутреннего кармана куртки футляр. Тогда Дитар не знала, что Мастер не нашел в себе сил расстаться с инструментами даже после несчастного случая.
Зажав часы между колен, он разобрал их одной рукой и надолго погрузился в хитросплетения пружин и шестеренок, казалось, не замечая ничего, что происходит вокруг. Лишь когда скрипнула дверь, и в Бирюзовой гостиной появилась Лили, отвлекся.
А Лили застыла на пороге, не зная, может ли войти. Она не привыкла видеть гостей в этой комнате.
- Ты что-то хотела, дорогая? - Дитар остро чувствовала и смущение дочери, и страх ее, и странный к ней интерес со стороны гостя.
- Это твоя дочь? - пес отложил часы, ссыпал на стол металлическую мелочь, которую держал в ладони, и поднялся. - Как ее зовут?
- Лилиан.
Дитар взяла дочь за руку, чувствуя, как начинает дрожать. Вдруг этот, полудикий, замерший на краю, пес захочет купить не ее, Дитар, но малышку?
Среди ее клиентов встречались и такие.
- Ли-ли-ан... красиво, - он взъерошил короткие волосы и как-то неуклюже улыбнулся. - Что случилось, Лилиан?
Она же, сама сторонившаяся гостей, протянула ему куклу и кукольную голову.
- Сломалась.
Кукла была неновой, но любимой. Вот только веревки, на которых держались руки, ноги и голова, со временем истончились. И кукла время от времени рассыпалась. А Дитар ее чинила. Она могла бы купить другую, и покупала, а Лили благодарила, уносила новую подругу в комнату, и вновь возвращалась со старой.
- Починить? - предложил пес.
- А ты умеешь?
- Умею. Дай сюда.
Лили посмотрела на мать, дожидаясь разрешения. И пес, видимо, ощутив страх Дитар, бросил:
- Вам нечего бояться, - он потер квадратный подбородок и смущенно добавил. - У меня сестра младшая... приезжала... раньше... у нее тоже куклы ломались. Это быстрее, чем с часами. Только мне веревка нужна. Или толстая шелковая нить. И... чтобы вы ее подержали.
Он остался в доме до позднего вечера. Сначала возился с куклой, затем - с часами, вернув механическое их сердце к жизни. Он пил чай и слушал, как Дитар играет на клавесине. И на ужин остался.
И когда в дверь позвонили, сам открыл.
Что он сказал клиенту, Дитар не знала. Но вернулся вновь злым, оскаленным:
- Теперь тебя содержу я. Других в этом доме не будет. Ясно?
- Да.
Он ушел за полночь, а вернулся на рассвете и, сунув Дитар букет - смешной, кто носит содержанке цветы? - спросил:
- Лили встала?
- Еще нет.
- Я ей куклу принес. Новую.
Альвийскую. Тонкую. Хрупкую. Сделанную из какого-то особого дерева, которое казалось наощупь теплым и мягким. Оно и цвет имело розоватый, отчего кукла выглядела живой. Маленькая леди в роскошном платье с турнюром, в крохотных перчатках и туфельках с бабочками. В руке кукла держала зонт от солнца, а шею ее украшала тройная нить жемчужного ожерелья.
Кружево. Серебро.
И удивительно тонкая работа.
- Это... очень дорогой подарок, - Дитар видела эту куклу прежде в витрине "Лангери", и останавливалась, завороженная удивительной работой альвийских мастеров. Нет, она не испытывала нужды в деньгах, и Лили всегда получала самое лучшее, но эта кукла... ее цена была воистину запредельна.
А пес ничего не сказал, сунул куклу в руки Дитар.
И потребовал завтрак. От обеда он тоже отказываться не стал. Тогда он проводил в ее домике много времени, постепенно успокаиваясь.
Ему не нужна была любовница. Ему требовалась семья.
- Здесь хорошо, - сказал он как-то и, искоса глянув на Дитар, добавил. - Тебе все равно, что я... такой.
Его рука заживала медленно, словно живое железо в крови не желало мириться с этой потерей. И зарубцевавшиеся было раны открывались, кровоточили, Брокк злился, но не от боли, которую испытывал, скорее от осознания, что стал калекой...
Он пробовал пить и напивался, но боль не отступала.
Трезвел.
Метался.
Менял обличье и выл, не способный устоять на трех ногах. В ярости разнес гостиную. Потом просил прощения.
Он молчал, лежа на серой оттоманке, вытянув ноги, глядя исключительно на острые носы ботинок. И отказывался от еды. Приступы длились несколько дней кряду, но в конце концов Брокк находил в себе силы подняться.