Дома я немного послонялся из угла в угол и решил, что ничего не скажу маме и ни о чем ее не спрошу. Но, конечно, тетя Лена ей все уже рассказала.
В лучших традициях драмеди мама объявила, что нам нужно поговорить. А сама говорила вяло и все больше о том, что никто не виноват. Нет, он не был женат. В то время ему было чуть за тридцать, и это была «вспышка страсти после выхода из кинотеатра».
Я сказал, что уже слышал это. Но у меня овердофига вопросов. Почему они расстались. Почему она работает в поликлинике, которой так долго руководила его мать. Почему не ушла в другую, где не работает – он.
Мама ответила, что была медсестрой, а благодаря Валентине Сергеевне Новицкой, которая надоумила маму учиться дальше, стала высококвалифицированным врачом. А Саша женился. Почти сразу после того, как она забеременела.
Мама тщательно подбирала слова. Может быть, она подбирала их всю жизнь. Но все равно выходило: что «так бывает», что «такое случается», но что эти люди никогда, никогда, никогда не хотели ничего обо мне знать. Несмотря на то что мама всю мою жизнь маячила у них перед глазами.
А я чуть было не ворвался в кабинет этого невропатолога!
Несколько раз звонил Макс, но я был не в ресурсе на разговоры, тем более с ним. Хоть он и не виноват в панче своего отчима. Зато я написал Алисе. Все равно это стремно было носить в себе. Я боялся, что меня разбомбит. Или что я начну рыдать, чего не делал последних лет шесть. Написал обо всем. Что у меня никогда не было отца, а сегодня я неожиданно узнал, кто он, но вопросов у меня появилось куда больше, чем ответов, только отвечать на них, похоже, все равно некому. Что я теперь чувствую себя тряпкой, ненужным хламом, потому что этому человеку было плевать не только на мое появление, но и на всю мою дальнейшую жизнь, значит, не должны рождаться такие дети, как я, безотцовщина, душевные инвалиды, для чего вообще рождаться инвалидам? Чтобы доказывать потом всю жизнь свою нормальность и обыкновенность окружающим? Что я хочу пойти к этому человеку и узнать правду, потому что мама мямлит нечто нечленораздельное про «так бывает», а так не должно быть! Что мне нечего сказать этому человеку.
Предварительно извинившись за то, что грузанул ее на ночь, я прикинул, что письмо она все равно прочтет, наверное, не раньше завтрашнего дня, и лег спать. Но уснуть долго не мог, а проснулся от кошмара, будто обжег руку о горячую плиту. На самом деле я просто ее отлежал и по ней побежал миллион колючих иголок, но мама бы обязательно сказала, что это парестезия и в моем организме не хватает всей таблицы Менделеева.
Думаю, она спецом шумела на кухне погромче, готовя мои любимые сырники, хотя знает, что по выходным я обычно долго валяюсь в постели. И чай она заварила такой, как мне нравится, с лимоном. И выглядела как-то иначе. Плохо спала ночью, ясное дело.
– Илья, если ты захочешь с ним познакомиться… – вдруг начала мама.
– Я с ним знаком. Как все люди, которые обслуживаются в твоей поликлинике.
– Не перегибай! Если ты захочешь его увидеть…
– Не захочу.
– Хорошо. Но если передумаешь, поставь меня в известность, пожалуйста.
Я хотел сказать, что не передумаю, но почему-то не сказал. Вместо этого подошел к окну и по привычке посмотрел на Алисин балкон. Но Алисы не было на балконе. Она была на улице. Так близко от меня, рукой подать. Рядом с ней стоял усатый, немного грузный мужчина неопределенного возраста, наверное отец. Он потрепал ее по щеке, и она улыбнулась. Даже издалека я видел, какая у нее красивая улыбка. А потом они пошли вдоль дома. Точнее, пошел мужчина, потому что Алиса была в инвалидной коляске и довольно ловко ею управляла. Длинные Алисины волосы блестели на солнце. И колеса коляски блестели на солнце. Все у меня перед глазами заблестело и поплыло.
– …Надеюсь, тебя не затруднит, – сказала мама. – Ты меня слышишь?
Я не слышал. Так стучало сердце, что я не слышал. Я стоял и смотрел на угол дома, за которым исчезла Алиса.
– Картошку на обед, я просила тебя почистить картошку. Сейчас поешь сырников, а потом я приготовлю пюре, – повторила мама.
Только по воскресеньям на рынке продавали мамин любимый домашний сыр и творог, она быстро попрощалась и ушла. Как ни в чем не бывало. Как будто не было в мире ни этого ее невропатолога, ни Алисы, ни моих вопросов. Для нее, ясное дело, не было.
Я стоял как пень и долго пялился в окно. Потом пошел включил комп и удалил последнее письмо, отправленное Алисе. «Для чего вообще рождаться инвалидам…» Она могла его сто раз успеть прочитать. Кринжовее ситуации придумать невозможно.