От почты налево по улице седьмой дом, заваливающийся вправо, без одного коня, с баней на участке. Камуфляжный подошел к стойке. Полина улыбнулась, поблагодарила. Она снимала шапку только у М. Л. дома, а на почте и, видимо, во всем селе уже знали, что приехала очкастая из Москвы с выбритыми висками и спрашивает про сны. Пользуясь почтовым вайфаем, Полина разместила фотку с серпом и молотом на картуше, ответила на несколько сообщений по работе и написала Андрею: нет сети и она какое-то время будет вне связи. Ей стало легче.
Буйка чик-чирикала спичкой, чик-чирикала, газета загоралась-загоралась, но дрова не занимались от нее. Буйка чик-чирикала спичкой. Газета горела, улитка огня проедала бумагу к деревяшке. Над гнездом печи Буйка читала: «Давай-ка гори жар-птичьим пламенем, гори, дерево ешь, жар-птичьим огнем пеки». Улитка огня заинтересовалась верхним поленцем, оно было из самых сухих, улитка неожиданно крепко в него вцепилась. Буйка заулыбалась мелкими зубами, но в дверь постучали и пламя потухло. Запах был тот самый, что она уловила сегодня на площади, какого-то нового существа, человека не из этой деревни. Буйка подумала, что не надо открывать. Снова постучали. Но можно все-таки посмотреть, чего там. На пороге из темноты выглядывала человечиха в очках, куртке, шапке и с рюкзаком. Сказала, что она Полина (какая разница?), попросилась переночевать у Буйки и предложила тысячу рублей. Буйка не хотела никого рядом. Но тыща – большие деньги, сегодня Буйка сильно потратилась, кроме спичек выговорила «твикс» и «роллтон» с креветками и «говядиной». В городе магазин был лучше, там можно самой набирать и ни с кем не говорить. А еще лучше – заказывать на дом.
Буйка лапой поманила тыщу, Полина отдала ей купюру. Буйка указала когтем на соседнюю комнату. Двери между помещениями не было, а только штора с деревянными трубочками и красноватым рисунком по ним. В Полининой комнате стояли шкаф и высокая кровать у настенного ковра с оленем, скопились сырость и пыль. Полина освободилась от вещей и предложила Буйке помочь с розжигом. Та помотала головой, но очкастая уже заглядывала в печь. Деревяшки вдруг застрекотали, белая монстриха приняла огонь очкастой. Буйка озадаченно открыла пасть с мелкими зубами. Полина объяснила, что сама раньше не умела, но в первой же экспедиции научилась. Буйка расстроилась, залезла на печь и закопалась в пыльные одеяла. Через десять минут она сняла валенки, куртку и два одеяла: так стало тепло.
Полина поняла, что девочка-женщина с дредами тут не совсем хозяйствует, и решила у нее не спрашивать, где что. Нашла металлическое ведро, старый таз, помыла их, набрала туда воды, чудо, что на кухне вода, правда только холодная, а во всем доме электричество. Оно было у дредовой выключено, наверное из экономии. Полина включила все же слабый, прозрачный свет. Девочка-женщина храпела, повернувшись дредами. Полина быстро помылась в тазике, поливая себя из большой эмалированной кружки с желтыми цветами. Отдраила чайник, вскипятила воды. Дредовая все храпела. Полина не могла угадать возраст той, от семнадцати до пятидесяти пяти. Та необычно использовала свое тело при движении, дергала частями лица, будто болела или находилась в сильном стрессе. И выглядела странно, будто не из города или деревни, а из другой культуры, которая очень знакомая, но не определяемая.
Буйка бесполезная, неумелая, глупая, ни рыба, ни мясо, ни даже гриб. Устала, устала, хочу домой, а где он, нету дома. Тут повезло, что не оказалось своих домовых и людей. Платоша правильно почуял. Еще бы чуть-чуть – и дом бы развалился, хотя он и так развалится. Чего эта человечиха от меня хочет?
Полина услышала, что девочка с дредами больше не храпит. Увидела, что та машет ресницами и смотрит в деревянные доски потолка. Полина спросила, можно ли ей взять один «роллтон»? Она не успела в магазин, тот закрылся. Девочка с дредами пробубнила, что нет. Полина протянула на печку еще 200 рублей, рука с длинными, чуть загнутыми широкими ногтями схватила их.