Яша долго старался сделать вид, что он отца не знает, не помнит, выгнал из головы, как мать выгнала того из дому. Хотя вроде бы никто на новом месте и в самом деле не знал или, по крайней мере, не спешил вспоминать о прежней Яшиной истории.
Яша еще постыдился, посмущался и перестал.
А что отец?! Кого-то отцы избивали до кровавых соплей. У кого-то тащили последнее из семьи. Пили как не в себя. Сидели за слив солярки из автобуса. Не лучше одних, не хуже других. Нормально.
В листовке блока «Местные» так потом и написали: «Воспитывался в обычной семье скромных тружеников: мать – фельдшер неотложки, отец – геолог, экспедитор. Они дали своему сыну возможность учиться в советской школе и личным примером воодушевляли его на смелые шаги на жизненном пути».
Ни одного слова неправды.
– Тут объективку принесли по поводу его вчерашних заявлений, – сообщил Вадик, помахивая двумя листками бумаги. Он продемонстрировал их Роде с таким видом, будто на распечатках можно было невооруженным глазом увидеть что-нибудь кричащее: скажем, фото со стенда «Их разыскивает полиция» или аршинные буквы «Осталось 14 дней», какими теперь нередко пугают транспортные терминалы, к которым приложили проездной.
Однако ничего подобного в бумаге не содержалось. Там водились только аккуратно построившиеся – по всем канцелярским правилам – ряды насекомых-букв.
– Природа мудра, мы должны принять любое ее решение, – нараспев продекламировал Вадик. – Пожар – это не враг, а товарищ, который показывает нам силу природы.
Родя хранил себя от любых человеческих реакций. Он смотрел в стену, находя в ней, очевидно, нечто заслуживающее большего внимания.
– Пожар – это жизнь, которая не может быть остановлена. Иногда огонь – это единственное, что может спасти нас от самих себя, – многозначительно сообщил Вадик, посмотрел на Родю и, не выдержав, закашлялся смехом: таким же, как он сам, маленьким, неопрятным, злым. Или не злым? Хорошо, злобненьким.
Родя, наконец, изобразил лицо. В смысле, подобающее случаю. А случай и сам подобающий – тут нужна озабоченность, или даже серьезная озабоченность. Или даже – что там дальше по шкале? Встревоженность? Ну может, не встревоженность, а беспокойство? Или беспокойство хуже озабоченности?
Вадик тоже, отсмеявшись, нарисовал на морде «серьезную ситуацию».
Так они играли в лица с полминуты.
– И что мы должны сделать? – спросил в финале Вадик.
– Не знаю, – честно признался Родя. – Может, позвоним ему?
Вадик переслал недоуменный взгляд.
– Давай рассуждать как логические люди, ок?
Родя хотел его поправить, но передумал.
– Смотри: если он не бухой и вообще в адеквате, он что скажет? Отвечаю. Или: что мы не донесли до него важную информацию. И значит, кто мы? Или: что мы лезем к нему со всякой поебенью. Когда он уже сто раз говорил, что этот пожар – как смертоубийство в какой-нибудь Нигерии – всем похрен. И тогда кто мы снова?
– Местные главы ко мне колотились сегодня уже дважды.
– Ну пусть тогда сами и звонят ему.
Вадик пожал плечами. Так-то Родя прав.
Родя тем временем взял подаренный администрацией Шушенского на годовщину губернаторства (и оставленный по приколу в приемной) горный велосипед и, взгромоздившись на него, принялся перекатываться туда-обратно мимо своего стола.
– Знаешь, что я думаю? – спросил он, подпрыгнув вместе с велосипедом. – Мы скажем ему. Но не сейчас, а когда чуть притухнет. Что сами разрулили, подошли с пониманием.
– А если огонь вообще до города доберется?
– Да ну на хрен.
– Ну вдруг?
– Гонишь ты чего-то. Но! – Родя поднял вверх палец, параллельно балансируя на поднятом на дыбы велосипеде. – Но! Если бы подошло к городу, то это бы уже у Акбулатыча бы подгорало, верно? Это ведь мэрии тогда дело?
– Это ладно, – сказал Вадик, который, с одной стороны, был согласен с советником губернатора Родиком, но с другой – не одобрял логичность напарника-конкурента. – А все-таки где он может зависать?
Сосны горят совсем не так, как лиственная чепуха. Пламя движется по ним медленно, осторожно пробуя на вкус, потом вдруг бросается вверх, хочет обнять все дерево, но быстро отступает, оставляя после себя лишь дымный след. Потом снова спешит подниматься, и снова невидимая сила мешает ему, заставляя огонь метаться из стороны в сторону.