— Второй-то раз эту работу делать куда легче! — говорил Черницын. — Да и тепло теперь, не боишься, что трубки заморозишь. И Ратаеву о дровах кланяться не надо.
— А вот и поклонишься, — возразил Левзин, — твоя очередь в Горную канцелярию итти. Иван Иваныч, подпишите требования, я заготовил. Не на дрова только, — свинцу нехватило.
Не любили ученики Ползунова ходить в Горную канцелярию. Отказать в материалах и в работе Ратаев не мог: из Петербурга не было указа о прекращении опытов с огнедействующей машиной, но Ратаев ждал этого указа со дня на день и тянул каждую выдачу.
— Не могу я, Иван Иваныч, — жаловался нетерпеливый Черницын. — Мне в Канцелярию итти — нож острый! Лучше бы, кажется, украл где, чем у Ратаева просить.
— Терпеть надо, — учил Ползунов, — много терпеть. Забудь самого себя, если хочешь свое изобретение в деле увидеть. Начинателям новых и полезных дел редко вдруг делается удача. Только умный свет таковых почитает мужественными и великодушными, а чаще слывут они продерзкими. Упорство мысли — вот вам правило. Не позволяйте себя торопить. Не обольщайтесь скорой выгодой. Такое терпение никогда не унизит человека.
Ползунов устал от долгой речи. Ученики притихли.
— Бойтесь, — добавил после молчания Ползунов, — бойтесь непоправимой ошибки. Вы со мной строили огненную машину. Нет в ней ошибки. Должна она в ход пойти. Сумейте только довести до конца.
Ползунов закрыл глаза. Ученики тихо вышли из комнаты.
Не знали ученики, что это была их последняя беседа с учителем.
На 16 мая назначен пуск машины, а 15 мая явился к Ползунову солдат инвалидной команды и передал приказание: немедля явиться в суд.
Ползунов был на ногах — собирался на стройку проверить машину перед пуском. У него сидел Лаксман, тоже собиравшийся на стройку. Жена Ползунова забилась в плаче.
— Кирилла Густавыч, вы уже дойдите со мной до Конторы… Как бы не свалиться опять дорогой, — попросил Ползунов.
— Конечно, Иван Иваныч. И вернемся вместе.
Контора судных и земских дел была недалеко, но пришлось несколько раз отдыхать по пути. Когда Ползунов, поддерживаемый Лаксманом, явился в Контору присутствие было уже открыто. За столом сидел рыжий капитан, рыхлое тело которого выползало из зеленого мундира, как тесто. Капитан таял от жары и глотал квас из большой кружки. Сбоку стола сидел секретарь, изогнувшийся над бумагами.
На стене, над головой капитана, висел портрет императрицы Екатерины второй. Лица императрицы не было видно — вместо него нестерпимо блестел блик майского солнца. Только две голых руки да пышное платье. Одна рука тонула в мягких складках шелка, другая указывала перстом вдаль.
— Требовали? — спросил Ползунов.
— Механикус Ползунов? — спросил рыжий капитан. — Вот слушайте, что он читает.
Ползунов сел на лавку, прислонился к стене и старался слушать, но голова шла кругом и бредовые мысли наполняли ее.
А голосок секретаря журчал:
— «1766 года мая 2-й день беглый плавильщик барнаульского заводу Василей Крохин пытан в первый раз, а с пытки говорил:
Первое. Родом подлинно Нижегородской губернии… оттуда свезен на Колыванские заводы… работал десять лет…
Второе. Прошлого, 1765 года, будучи на работе в дровосеке, на которую работу отпросился злонамеренно, бежал с товарищем.
Третье. Когда был пойман на Иртышском перевозе, то пробирался в Русь, на родину, а о воровских шайках на Яике не слыхал и к ним итти намерения не имел…»
Большая муха билась под потолком. Ее жужжание сливалось с голоском секретаря, и Ползунов стал слышать то шум тысяч струек, падающих с водяного колеса, то гуденье пара в цилиндре своей машины. «…При розыске дано ему 47 ударов кнутом, пять стрясок», — закончил секретарь. Откашлялся и взял другую бумажку — «Мая в 4-й день беглый плавильщик Василей Крохин пытан во второй раз и с пытки говорил те же речи и ни в каких воровствах, разбоях и смертных убивствах не винился, токмо припомнил, что подлинно он, Крохин, до побегу поджег шихтмейстера Ползунова в Барнауле строение».
Лаксман легонько толкнул Ползунова, а тот равнодушно кивнул головой, дескать, «слышу», — но как далеко от него этот пожар и виновники пожара!
— «… А хотел поджечь управителев дом или самую даже фабрику, да за большим караулом побоялся и поджег Ползунова нежилое строение, кое сгорело до тла… При розыске дано ему 60 ударов кнутом, пять стрясок».
— Вот за тем и звали вас, — обратился к Ползунову рыжий капитан. — Может, признаете поджигателя… Введите сюда беглого.
Зазвенели железа. Пойманный плавильщик, тяжело переставляя ноги, подошел к столу.
— Повернись к их благородию, — приказал секретарь.