Хотя подобные наблюдения убедительно показывают что обучение не играет здесь никакой роли, наследование столь сложных и целенаправленных форм поведения настолько отличается от всего известного нам, людям, по собственному опыту, что очень трудно отказаться от мысли об участии в таком процессе разума. Поэтому мы не должны игнорировать имеющиеся по этому вопросу данные. Вернемся к птице-термометру, которая, выйдя из яйца, производит именно такие движения, какие нужны для того, чтобы выбраться на поверхность кучи, а затем переходит к движениям иного типа, в результате которых попадает под защиту тени. Если птенца, вылезшего на поверхность, снова зарыть в кучу, он окажется совершенно неспособным выбраться оттуда еще раз и будет безуспешно копошиться там, пока не погибнет. При этом он будет производить те движения, которые нужны, чтобы добежать до тени, а не те, с помощью которых он вылез бы на поверхность. Точно так же можно убедиться в полном автоматизме действий гусеницы, вьющей поражающий нас своим совершенством кокон: если прервать ее работу в середине и незаконченный кокон удалить, гусеница не начнет еще раз сначала, а выполнит лишь оставшуюся часть работы, хотя изготовленная таким образом половинка кокона совершенно бесполезна для защиты. Осьминог, с такой «сообразительностью» строящий каменную стену, за которой он может сидеть, оставаясь невидимым, будет столь же энергично возводить ее из прозрачных кусков стекла, если этот материал окажется «под рукой».
В свете современных знаний единственно возможный вывод состоит в том, что эти специфические и детально разработанные формы поведения являются врожденными. Подробная схема межнейронных связей в головном мозгу животного определяется в процессе эмбрионального развития того же рода силами, что и те, которые определяют форму его тела, цвет кожи или перьев и миллионы других деталей, предусмотренных «проектом» его физической конструкции; и программируемые при этом формы поведения не менее характерны для вида, чем такие явно физические признаки, как размеры, форма и окраска.
«Разум» насекомых: программы, последовательно приводимые в действие
Особенно трудно объяснить на основе нашей гипотезы необычайно сложные формы поведения, наблюдаемые у некоторых насекомых, например у муравьев, термитов, пчел и ос. В течение многих лет они поражали человека. Он усматривал в организованном поведении этих насекомых большое сходство с сознательными действиями, свойственными людям. Посмотрим, выдерживает ли эта интерпретация критический анализ, или же наше представление о врожденных, фиксированных нейронных схемах и здесь лучше согласуется с фактами.
Рассмотрим, например, поведение одиночных ос. Когда приходит время откладывать яйца, оса Sphex роет норку и отыскивает сверчка, которого она жалит таким образом, чтобы парализовать его, но не убить. Она втаскивает сверчка в норку, а затем улетает и больше не возвращается. Через определенное время из отложенных яиц вылупляются личинки: они питаются тканями парализованного сверчка, который не разложился, так как оса использовала свой яд с той же «целью», с какой мы пользуемся холодильником. Столь четко организованная и на первый взгляд целенаправленная процедура невольно вызывает у нас представление о логике и рассудительности, пока мы не исследуем ее более подробно. Тогда мы узнаем, например, что оса приносит парализованною сверчка к норке, оставляет его у входа, заходит внутрь, чтобы убедиться, что там все в порядке, вновь выходит и затем втаскивает сверчка. Если за то время, пока оса производит предварительный осмотр норки, отодвинуть сверчка на несколько дюймов, то оса, выйдя из норки, снова подтащит его к входу, но не внутрь, и еще раз повторит подготовительную процедуру — зайдет в норку, чтобы проверить, все ли в порядке. Если в это время еще раз отодвинуть сверчка, она снова подтащит его к входу и опять вернется в норку для окончательной проверки. Ей никогда не «придет в голову» сразу втащить сверчка внутрь. В одном опыте эту процедуру повторяли 40 раз с одним и тем же результатом.