Очевидно, что решаемая здесь задача — выработка зрительного различения форм — требует участия зрительной коры. Без этой области мозга кошка могла бы отличать свет от темноты, но была бы неспособна различать детали. Поскольку при такого рода различении используется кора, можно было бы предположить, что и следы памяти, связанные с обучением, в данном случае также находятся в коре, если последняя вообще когда-либо служит для хранения информации. Для проверки этой гипотезы был разработан специальный эксперимент.
Существенную роль в этом эксперименте играла повязка, позволявшая подопытному животному видеть только одним глазом. Закрыв кошке, скажем, правый глаз, ее обучали различению двух фигур, например круга и квадрата. Как только животное в совершенстве научалось делать правильный выбор, повязку перемещали на другой глаз и затем определяли средний результат, которого кошка достигала, пользуясь «необученным» правым глазом. В опытах с обычной, нормальной кошкой не было никакого различия в результатах: хотя при обучении использовался только один левый глаз, усвоенный навык различения форм обеспечивал ничуть не меньшую точность реакций и при использовании правого глаза. Это, разумеется, не было неожиданным. Из предшествующих глав нам уже известно, что по механизму работы нашей нервной системы мы не очень сильно отличаемся от кошек, а ведь никто из читателей не усомнится, что если бы он научился решать какую-нибудь задачу зрительного различения, пользуясь левым глазом, то он смог бы не хуже решить ее и с помощью правого глаза.
Но это было лишь первым этапом эксперимента. Этого первого результата следовало ожидать не только по аналогии с нашим собственным опытом, но и на основании анатомических соображений. У кошек, как и у людей, волокна, идущие от нейронов сетчатки каждого глаза, разделяются на два пучка и оканчиваются в обоих полушариях мозга (в затылочных долях). При этом зрительные нервы обоих глаз сходятся, образуя так называемый перекрест, или хиазму. После хиазмы часть волокон, идущих от левого глаза, направляется далее к коре левого полушария, а часть волокон от правого глаза — к коре правого полушария; однако происходит и частичное перекрещивание волокон — от левого глаза к правому полушарию и наоборот. Это переплетение нейронных цепей, связанных с тем и другим глазом, должно, по-видимому, уже само по себе исключать образование таких следов памяти, которые позволяли бы различать формы одним глазом, но были бы недоступны для использования с помощью другого глаза.
Следующим шагом в эксперименте калифорнийских исследователей была попытка устранить это осложняющее картину переплетение волокон в зрительной системе кошки. Была произведена продольная перерезка зрительной хиазмы и тем самым создана ситуация, показанная на рис. 23; волокна от левою глаза оканчивались теперь только в коре левого полушария, а волокна от правого глаза — только в коре правою полушария. Испытания, проведенные по прошествии периода послеоперационного заживления (обычно 2 3 недели), показали, что зрение животного становилось менее острым, чем раньше, по все еще было достаточным для распознавания различных фигур, используемых в эксперименте. Несколько кошек после операции прошли процедуру обучения и научились решать типичные задачи на зрительную дифференцировку, причем повязка на глазу в сочетании с перерезкой хиазмы обеспечивала теперь четкое ограничение пути сенсорных импульсов — они шли от открытого глаза в кору только одного полушария. Если образующиеся при обучении следы памяти хранятся в коре, то теперь они, казалось, должны были фиксироваться в том полушарии, в которое поступали входные зрительные данные. После перенесения повязки на другой глаз, т. е. при использовании животным «необученного» глаза, могла бы, таким образом, возникнуть ситуация, в которой сравнение сенсорных данных с комплексом уже хранящихся в памяти следов оказалось бы затрудненным или невозможным. Это проявилось бы в том, что степень переноса навыка (с одного глаза на другой) у кошек с перерезанной хиазмой и у нормальных кошек была бы совершенно различной.