Шарлотта поняла. Нет сомнений, она прочла мои мысли, ибо подошла совсем близко и, пристально глядя мне в глаза, уселась ко мне на колени. Почти невесомая, сладостная ноша.
– Порви на мне шелк, если желаешь, – сказала она. – Тебе отсюда не выбраться. Поэтому делай в своей тюрьме все, что можешь.
Я потянулся к ее горлу и тут же полетел на пол. Кресло перевернулось. Только это сделала не Шарлотта – она лишь отступила в сторону, чтобы не пострадать.
– А, значит, он здесь, – вздохнул я. Я не видел его, но, приглядевшись, заметил какое-то пятно в воздухе над собой, которое постепенно расползалось, становясь все прозрачнее, и в конце концов совершенно рассеялось. – Прими же мужской облик, как было сегодня утром! – потребовал я. – Поговори со мной еще раз, ничтожный призрак, маленький трус!
Все серебро в комнате задребезжало. Москитная сетка всколыхнулась крупными волнами. Я расхохотался.
– Глупый дьяволенок, – сказал я, поднимаясь с пола и отряхивая одежду. Это существо ударило меня снова, но я схватился за спинку кресла и устоял. – Подлый дьяволенок, – сказал я, – и к тому же трус.
Шарлотта наблюдала за происходящим в полном изумлении. Не могу сказать, что выражало ее лицо – то ли подозрительность, то ли страх. Потом она что-то едва слышно прошептала, и я увидел, как всколыхнулась прозрачная занавеска на окне, – похоже, существо вылетело из комнаты. Мы остались вдвоем.
Шарлотта отвернулась от меня, но я успел заметить, что щеки ее горят, а глаза полны слез. Какой хрупкой и ранимой казалась она в ту минуту. Я возненавидел себя за вожделение к ней.
– Надеюсь, ты не винишь меня в том, что я пытался отомстить? – вежливо поинтересовался я. – Ведь ты удерживаешь меня здесь против моей воли.
– Не вздумай опять бросать ему вызов, – со страхом произнесла Шарлотта дрожащими губами. – Я не хочу, чтобы он причинил тебе боль.
– А разве всесильная ведьма не может обуздать его? Она припала к кроватному столбику, опустила голову и выглядела совершенно потерянной. И такой очаровательной! Такой обольстительной! Даже не будь она ведьмой, колдовских чар у нее и без того хватало.
– Ты хочешь меня, – тихо сказала она, – так возьми. И то, что я сейчас скажу, возбудит тебя гораздо сильнее, чем любое зелье, каким я могу тебя напоить.
Она подняла голову, и я увидел, что губы ее трясутся, словно она вот-вот расплачется.
– Ты о чем? – спросил я.
– О том, что я тебя тоже хочу. Я считаю тебя красивым. И когда лежу подле Антуана, мое тело тоскует по тебе.
– Это твое несчастье, дочь, – холодно произнес я, однако безразличие мое было, конечно же, наигранным.
– Разве?
– Остынь. Помни, что мужчине совсем не обязательно считать женщину красивой, чтобы овладеть ею. Будь по-мужски хладнокровной. Это тебе больше подходит, коль скоро ты насильно удерживаешь меня здесь.
Она помолчала несколько секунд, а затем подошла и снова начала свое обольщение, начав с нежных дочерних поцелуев и постепенно переходя к все более смелым и жарким ласкам. И опять я превратился в того же глупца, что и раньше.
Только на этот раз охвативший душу гнев не позволил мне окончательно пасть, и я отстранил Шарлотту.
– А как это понравится твоему призраку? – спросил я, вглядываясь в пустоту вокруг. – Как он отнесется к тому, что ты позволяешь мне делать такие вещи, которые, по его мнению, позволительны только ему?
– Не играй с ним! – со страхом взмолилась она.
– Значит, несмотря на все свои ласки, поцелуи и прикосновения, он не может сделать тебе ребенка? Он не тот злой дух из демонологии, который способен красть семя у спящих мужчин. И поэтому он позволяет мне жить, пока я не сделаю тебе ребенка!
– Он не причинит тебе зла, Петир, – я ни за что не позволю. Я ему запретила!
Ее щеки снова раскраснелись, когда она взглянула на меня. Но теперь настал ее черед оглядываться по сторонам.
– Не забывай об этом, дочь, ибо – помни! – он умеет читать твои мысли. И он может сколько угодно говорить, что исполняет твое желание, в то время как на самом деле руководствуется только своими. Он приходил сегодня утром и насмехался надо мной.
– Не лги мне, Петир.
– Я никогда не лгу, Шарлотта. Он приходил. – И тут я подробно описал ей появление призрака и повторил его странные слова. – Итак, что бы это могло означать, моя красавица? Ты думаешь, у него нет собственной воли? Ты глупышка, Шарлотта. Ложись с ним! – Я рассмеялся ей в лицо и, заметив в ее взгляде боль, рассмеялся еще громче. – Хотел бы я увидеть это зрелище: ты, а рядом твой демон. Ложись сюда и позови его, пусть придет сейчас.
Она ударила меня по лицу. Я только пуще рассмеялся, внезапно ощутив сладостную боль, а она все хлестала меня по щекам, и тогда я сделал то, что хотел: яростно схватил ее за руки и швырнул на кровать, а потом разорвал на ней платье и ленты в волосах. Она тоже не церемонилась с чудесной одеждой, в которую меня облачили ее горничные, и мы соединились с тем же пылом, что и раньше.
Моя страсть иссякла после третьего раза, и, когда я лежал в полусне, она молча покинула меня, оставив наедине с рокотом моря.
К вечеру я уже понял, что мне оттуда не выбраться, потому как испробовал все способы. Я пытался расколоть дверь, используя для этого единственное кресло. Я пытался ползком обогнуть стены. Я пытался пролезть сквозь маленькие оконца. Все напрасно. Этот дом строили тщательно, как тюрьму. Я пытался даже взобраться на крышу, но и этот путь к свободе был заранее отрезан. Скат был невероятно крутым, черепица очень скользкой, а взбираться пришлось бы очень высоко. С наступлением сумерек мне принесли ужин и подали, тарелку за тарелкой, сквозь маленькое окошко. Я долго не притрагивался к еде, но потом все-таки поужинал – больше от скуки и гнева, нежели от голода.
Когда солнце начало опускаться в море, я сидел у балюстрады, пил вино и любовался закатом, наблюдая, как синие волны, несущие белую пену, разбиваются внизу о чистый берег.
За все время моего пленения никто ни разу не появился на том берегу. Подозреваю, этот отрезок побережья доступен только морем. И любой там оказавшийся наверняка погиб бы, потому что оттуда не было выхода, разве что, как я уже говорил, вверх по утесу.
Но вид был очень красив. Все больше пьянея, я как завороженный смотрел на постоянно меняющие цвет море и небо и не в силах был отвести взор.
Когда солнце скрылось, на горизонте – сколько охватывал глаз – появилась широкая светящаяся полоса. Она оставалась примерно с час, потом небо стало бледно-розовым, а под конец приобрело тот же синий оттенок, что и море.
Разумеется, я решил, что больше не притронусь к Шарлотте, несмотря на все соблазны. А когда она убедится, что я для нее бесполезен, ей ничего не останется, кроме как отпустить меня. Впрочем, я подозревал, что, вероятнее всего, она меня убьет, а если не она, то призрак. В том, что она не сумеет его остановить, я не сомневался.
Не знаю, когда я заснул. Не знаю, который был час, когда я проснулся и увидел Шарлотту, сидящую при свете свечи. Я поднялся, чтобы налить себе еще вина, потому что к этому времени превратился в настоящего пьяницу – и получаса не проходило, чтобы я не чувствовал непреодолимую тягу к вину.
Я ничего не сказал Шарлотте, но сам был напуган тем фактом, что меня по-прежнему волновала и влекла к себе ее красота, и стоило только бросить на нее взгляд, как мое тело тут же проснулось и возжелало ее, предвкушая продолжение прежних игр. Что толку было мысленно отчитывать собственную плоть – она ведь не мальчишка-школяр и осталась глухой к моим увещеваниям.
Никогда не забуду лицо Шарлотты и ее взгляд, проникший, казалось, мне в самое сердце.
Мы пошли друг другу навстречу. И снова покорились взаимному влечению…
Когда же страсть наша поутихла, мы спокойно сели рядом и Шарлотта заговорила первой:
– Для меня не существует никаких законов. Проклятие, лежащее как на мужчинах, так и на женщинах, воплощается не только в слабостях, но и в добродетелях. Моя добродетель в моей силе, в способности управлять теми, кто меня окружает. Я знала это с самого детства. Мне подчинялись братья, а когда обвинили мать, я умоляла ее, чтобы она разрешила мне остаться в Монклеве, ибо была уверена, что сумею повернуть показания в ее пользу.