С неслыханными усилиями я смог встать; полученная мною рана, хотя и была довольно серьезна, однако не была опасною; по непонятному случаю выстрел, сделанный почти в упор, только оцарапал тело, не повредив ни одного органа. Я перевязал кое-как мою рану рубашкой, которую разорвал на куски; меня мучила жгучая жажда; полуопорожненная бутылка стояла на столе, я взял ее и с жадностью поднес к губам. В нем было рефино де Католюна, я сделал большой глоток. Ликер тотчас же возвратил мне силы. Между всеми трупами, которые я видел, недоставало трупа Антонии; что сталось с ней?
Вот что мне хотелось узнать. Опершись на ружье как на трость, я начал роковое расследование в доме. Повсюду царствовал ужаснейший беспорядок: вся мебель была разбита и поломана, белье и одежда разбросаны. Сальтеадоры успели совершить кровопролитие, но они не успели обобрать нас: они совершили безмолвное преступление. Наконец я вошел в комнату, которая прежде принадлежала Антонии, вошел в нее, шатаясь и с трудом опираясь о стены: волнение мое было так сильно, что я чувствовал приближение обморока.
— О Маркос! — закричал чей-то кроткий голос, который я тотчас же узнал. — Зачем вы оставили нас?
Я упал на колени в полуобмороке у изголовья кровати, на которой лежала умирающая Антония.
Она протянула ко мне руку; это прикосновение заставило меня вздрогнуть,
— А вот и вы, наконец, — сказала она. — Вы опоздали для их спасения; они умерли. Скоро и я соединюсь с ними; но Бог дозволил, чтобы вы прибыли вовремя для того, чтобы отомстить за них, потому что они были зарезаны и кровь их вопиет об отмщении, Маркос.
— Я отомщу за них! — закричал я. — Скажите мне, кто были убийцы?.. Знаете ли вы их?
— Я знаю их, — сказала она с усилием, — я знаю их, Маркос.
Тогда, собрав все свои силы, она приблизила свою очаровательную головку к моей, наклонилась к моему уху и произнесла две фамилии; извините меня за то, что я не скажу их вам, дон Альбино
— Я уважаю чужие тайны, сеньор, — ответил молодой человек.
— Когда я произнес клятву, которую от меня потребовала бедная Антония, она показала мне ребенка, очаровательного ангелочка нескольких месяцев, который спокойно почивал в своей кроватке.
— Вот моя дочь, — сказала она мне, — моя Марцелия. Я завещаю ее вам, Маркос: будьте ей отцом. У нее теперь никого нет.
— Я буду ее отцом, — ответил я.
— Благодарю, — сказала она мне, нежно пожимая мою руку. — Благодарю, Маркос.
Она вздохнула и упала на постель.
Я подбежал к ней… она умерла!
Исполняя клятву, данную мною ее умирающей матери, я удочерил Марцелию; она не знает еще этого, по крайней мере я так думаю, что я только ее покровитель и… она любит меня как родного отца своего.
Рана моя зажила довольно быстро. Я удалился из этого дома, который напоминал мне столь ужасную катастрофу, и поселился здесь. Вот уже прошло семнадцать лет со времени этих событий, и они так живо запечатлелись в моей памяти, как будто бы они происходили вчера; но рана в моем сердце все еще жива и так же кровава.
Такова история Марцелии, дон Альбино. Я должен был рассказать ее вам для того, чтобы вы знали ту, руки которой вы просите, и мой рассказ имеет другой мотив, который мне остается рассказать вам.
— Благодарю вас за доверие, которым вы удостоили почти незнакомого вам человека, дон Маркос; но будьте уверены, что я заслуживаю этого доверия и что я оправдаю его.
— Я верю вам, Альбино Что же касается до того, что вы сказали, будто бы вы незнакомы мне, то вы ошибаетесь, дон Альбино; напротив, я вас очень хорошо знаю; ежели бы это было иначе, то я не дозволил бы вам переступить порога этого дома. Одна Марцелия привязывает меня к жизни: я охраняю ее, как скряга охраняет свое сокровище, с тревожной ревностью, но постоянно бдительно.
Я выдам ее только за того, в ком будут соединены все необходимые качества для того, чтобы сделать ее счастливой. Я давно уже знаю о том, что вы любите ее, и ежели и не вмешивался до сих пор в ваши свидания…
— В наши свидания! — с живостью воскликнул молодой человек.
— Да, — ответил он отчетливо, — я невидимо присутствовал при всех ваших свиданиях с Марцелией. Вы вели себя честно до настоящего времени; я не упрекаю вас… Только отныне, ежели вы захотите говорить, то ваши беседы с нею должны будут происходить в моем присутствии; обещаете ли вы это мне, дон Альбино?
— Я обещаю вам, дон Маркос; у меня нет ничего секретного с донной Марцелией; моя любовь к ней откровенна.
— Я уверен в этом, и вот почему я хотел устранить все недоразумения между нами, для того чтобы приобрести ваше доверие.
— О, вы имеете его вполне! — воскликнул молодой человек с увлечением.
— Благодарю, а теперь прекратим нашу беседу; уже поздно; мне необходимо немного отдохнуть, для того чтобы потом заняться моими делами.
— Но мне кажется, что вы хотели что-то рассказать мне?
— Это правда; но еще не настало время; я подожду, пока оно не настанет, и тогда я сам скажу вам.
— Пусть будет по-вашему, я стану ожидать.
— Вот в этом углу повешена койка, скоро пройдет ночь. К тому же вы молоды и не заметите неудобства гостеприимства, которое я вам предложил.
Может быть, вы услышите ночью, как я пройду с моею лошадью; но вы не беспокойтесь, я вам говорю, что мне необходимо отлучиться, а теперь желаю вам покойной ночи. Спите покойно и не уезжайте завтра до тех пор, пока вы не увидитесь со мною.
Он зажег кандиль о тот, который горел на столе, и хотел удалиться.
— Извините, — сказал ему с живостью дон Альбино, — еще одно слово.
— Слушаю вас.
— Действительно, ли вы отлучитесь в эту ночь?
— Да, действительно.
— Несмотря на эту ужасную грозу?
— Особенно вследствие этой бури.
— Я не понимаю.
— Нет надобности, чтобы вы понимали это, — сказал он, улыбаясь.
— Этот курс мотивируется важными обстоятельствами?
— Чрезвычайно важными, дон Альбино.
— Извините меня за то, что я так настаиваю, дон Маркос; но я хочу сделать вам предложение и не знаю, как сформулировать его.
— Ваша просьба очень важна?
— Я больше всего боюсь быть нескромным.
— Давайте все же объяснимся откровенно.
— Я так и поступлю, с вашего позволения. Одним словом, я хочу ехать с вами.
— Вы!.. — воскликнул дон Маркос с незаметной дрожью радости.
— Я решил твердо.
— Ах!., ах!.. — сказал Дон Маркос, смеясь. — Неужели вы подозреваете, зачем я еду?
— Почти. Вы ловите жемчуг и занимаетесь контрабандой; но не думаю, чтобы вы сегодня отправлялись на ловлю.
— И действительно, теперь для этого занятия не время.
— Итак, вы уезжаете для перевоза контрабанды?
— Да, я уезжаю, действительно, за этим; вы совершенно верно угадали.
— Вы позволяете мне ехать с вами?
— Нет, вы ошибаетесь; я отказываю.
— Вы, вероятно, имеете к тому основание?
— Конечно имею, и ежели вы желаете, я скажу вам какое.
— Я этого желаю.
— Итак, я контрабандист, и дело в эту ночь должно произойти серьезное; может быть, мы подвергнемся опасности, и этой опасности я должен подвергнуться один, потому что я один заинтересован в этом вопросе, а вы, напротив, совершенно чужды.
— Хорошо, я не настаиваю, дон Маркос; вы можете действовать как вам угодно, так же как и я как мне угодно. Так как вы не доверяете мне, то вы отправитесь один на это свидание; но я должен вас предупредить, что мы выедем из этого дома вместе.