Выбрать главу

— Да, но им придется самим пробивать себе дорогу, — сказал мистер Талливер, чувствуя, что твердость его поколеблена, и стремясь поддержать ее этим полезным намеком. — Они не должны рассчитывать только на своих братьев.

— Это верно; но, я надеюсь, братья будут любить бедняжек и не забудут, что их один отец с матерью породили. Парнишки от этого бедней не станут, — поспешно проговорила миссис Мосс, робко вспыхивая, как полупогасший огонь.

Мистер Талливер слегка ударил лошадь по крупу, затем придержал ее и сердито крякнул: «Но, ты, балуй у меня!» — к величайшему удивлению этого невинного животного.

— И чем их больше, тем больше они должны любить друг друга, — наставительно молвила миссис Мосс, глядя на детей. Но затем, снова поворачиваясь к брату, добавила: — Хотя, бог даст, и твой парнишка всегда будет хорош с Мэгги, пусть их только двое, как нас с тобой, брат.

Эта стрела попала мистеру Талливеру прямо в сердце. Он не обладал слишком живым воображением, но мысль о Мэггп никогда не покидала его, и ему не требовалось особого труда, чтобы представить себе «маленькую» на месте ее тети Мосс. Неужели она будет когда-нибудь бедовать, и Том не пожалеет ее?

— Да, да, Гритти, — сказал мельник с неожиданной мягкостью в голосе. — Но ведь я всегда делал для тебя все, что мог, — добавил он, словно оправдываясь.

— Я не спорю, брат, я не какая-нибудь неблагодарная, — согласилась бедная миссис Мосс, слишком измученная тяжким трудом и детьми, чтобы сохранить силы еще для гордости. — Но пот и отец… Ну и долго ты, Мосс!

— Долго, говоришь? — обиженно молвил мистер Мосс, едва переводя дыхание. — Я всю дорогу бежал… Что же вы не сойдете с лошади, мистер Талливер?

— Пожалуй, сойду; пройдем-ка в сад, я хочу кой о чем потолковать с вами, — сказал мистер Талливер, рассчитывая, что в отсутствии сестры он скорее выдержит характер.

Он спешился и последовал за мистером Моссом к старой беседке под тисом, а сестра осталась на месте, похлопывая младенца по спинке и задумчиво глядя им вслед.

Их появление в беседке вспугнуло нескольких кур, наслаждавшихся купанием в пыли; громко кудахтая и хлопая крыльями, куры тут же бросились врассыпную. Мистер Талливер сел на скамью, с недоверчивым видом постукал рукояткой хлыста по земле, будто ожидая, что под ней вдруг окажется яма, и ворчливо начал:

— Что это, я вижу — у вас опять пшеница на Корнер-Клоус, и хоть бы горсть удобрений в земле. Ничего у вас и в этом году не выйдет.

Мистер Мосс, до женитьбы на мисс Талливер считавшийся первым щеголем Бассета, сейчас был покрыт щетиной недельной давности и имел уныло-безнадежный вид заезженной клячи. Он ответил терпеливым и вместе раздраженным тоном:

— Что ж поделаешь? Нам, бедным фермерам, приходится изворачиваться, как можем. Пусть, у кого есть шальные деньги, зарывают в землю половину того, что хотят от нее взять.

— Уж не знаю, у кого шальные деньги, как не у тех, кто берет взаймы и не платит процентов, — проворчал мистер Талливер, стремясь затеять ссору: это было бы самым простым и легким предлогом потребовать назад свои триста фунтов.

— Знаю, я запоздал с процентами, — сказал мистер Мосс, — но мне так не повезло с шерстью в прошлом году, а тут еще хозяйка моя прихворнула, все и пошло не как у людей.

— Да уж, — проворчал мистер Талливер, — у нас вечно все не как у людей; пустой мешок прямо стоять не будет.

— Ну, я не знаю, в чем вы можете меня упрекнуть, мистер Талливер, — запротестовал мистер Мосс, — ни один поденщик так не работает, как я.

— А что с того толку? — резко возразил мистер Талливер — Женится человек без гроша за душой, а с одного приданого ферму не поставишь. Я был против этого с первого дня; да разве вы, вы оба, меня слушали? А я не могу больше дожидаться своих денег, я сам должен пять сотенных миссис Глегг, а тут еще на Тома потратиться придется; мне и так концы с концами не снести, даже коли я сполна получу, что мне причитается. Вы должны пораскинуть мозгами — как вернуть мне триста фунтов.

— Ну, ежели вы к этому вели, — отозвался мистер Мосс, безучастно глядя в одну точку, — лучше нам все пустить с молотка и покончить разом; мне придется продать весь скот, до последней головы, чтобы расплатиться с вами и с лендлордом.

Кто станет спорить, что от бедных родственников — одна досада? Что до нас, лучше бы их совсем не было на свете; к тому же почти всегда они сами во всем виноваты. Мистер Талливер дошел в своем раздражении до такого накала, что ему уже ничего не стоило, поднимаясь с места, сердито сказать:

— Ну, делайте что хотите. У меня нет денег для каждого встречного и поперечного. Я должен заботиться о собственных делах и о собственной семье. Не могу я больше дожидаться своих денег, извольте-ка раздобыть их, да поскорей.

С этими словами мистер Талливер, круто повернувшись, вышел из беседки и, не оглядываясь на мистера Мосса, направился к кухонной двери дома, где старший сын Мосса держал под уздцы его лошадь и ждала миссис Мосс. Ее недоумение и тревогу не могло вполне рассеять даже ласковое воркование малыша, разыгрывавшего пальчиками музыкальные пассажи на ее увядшем лице. У миссис Мосс было восемь детей, и все же она никак не могла примириться с тем, что не выжили еще и близнецы. Мистер Мосс полагал, что их отбытие в лучший мир имеет свою утешительную сторону.

— Ты разве не зайдешь, брат? — спросила она, тревожно глядя на мужа, медленно подходившего к ним. Мистер Талливер уже вдел ногу в стремя.

— Нет, нет, прощайте, — сказал он, натягивая поводья и трогаясь с места.

Он чувствовал себя твердым как кремень, пока не выбрался за ворота фермы и не проехал немного по изрезанной глубокими колеями дороге; но прежде чем он достиг следующего поворота, который скрыл бы от его глаз полуразрушенные строения фермы, его, казалось, поразила какая-то неожиданная мысль. Он придержал коня и, стоя на месте, погрузился в горестное раздумье, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, словно рассматривая какой-то трудный вопрос с разных сторон. По-видимому, после сделанного сгоряча шага он снова проникся мыслью, что живем мы в мудреном мире. Он повернул лошадь и, стегнув ее, медленно направился обратно, дав выход чувствам, заставившим его изменить свои намерения, в словах: «Бедная девчушка! У нее, может статься, не будет никого, кроме Тома, когда я помру»!

Мистер Талливер еще издали был замечен младшими Моссами, которые тут же поспешили с этим волнующим известием к матери, и не успел мистер Талливер подъехать, миссис Мосс снова была на пороге. Она, видимо, плакала, но когда брат взглянул на нее, внешне никак не проявила своего горя и, убаюкивая на руках младенца, сказала только:

— Отец снова в поле. Он тебе нужен, братец?

— Нет, Гритти, нет, — мягко промолвил мистер Талливер. — Ты не тревожься… Вот и все, что я хотел сказать… Я пока как-нибудь обойдусь с деньгами… Только вы должны хозяйничать поразумней и экономить каждое пенни.

Эта нежданная доброта снова вызвала слезы у миссис Мосс, и она не могла произнести ни слова.

— Полно, полно! А Мэгги к вам приедет. Я привезу ее как-нибудь вместе с Томом, прежде чем он отправится в школу. Ты не горюй, я всегда буду тебе добрым братом.

— Спасибо тебе, брат, на этом слове, — вытирая слезы, промолвила миссис Мосс и, обернувшись к Лиззи, сказала: — Ну-ка, сбегай, принеси крашеное яичко для сестренки Мэгги.

Лиззи вбежала в дом и скоро вернулась, держа в руке бумажный пакетик.

— Оно сварено вкрутую, братец, и покрашено цветными нитками, — очень хорошенькое. Мы сделали его нарочно для Мэгги. Не возьмешь ли ты его с собой?

— Хорошо, хорошо, — сказал мистер Талливер, осторожно опуская яйцо в боковой карман. — Прощай.

И вот достойный мельник едет обратно по проселкам Бассета, снова ломая голову, как ему изыскать необходимые деньги, но вместе с тем с чувством, что он избежал какой-то опасности. Он не мог отделаться от мысли, что обойдись он плохо с сестрой, это неведомо как в отдаленном будущем приведет к тому, что Том плохо обойдется с Мэгги, когда уже не будет отца, чтобы встать на ее защиту. Простым людям вроде нашего друга мистера Талливера свойственно объяснять благородные порывы сердца мнимыми мотивами, и именно таким вот туманным образом он пытался оправдать любовью к дочке и беспокойством за ее судьбу вспыхнувшую вдруг в его душе нежность к сестре.