– Сюда, Люси! – сказал он тихим шепотом: – поди сюда, берегись! иди по траве, не оступись, где коровы ходили, прибавил он, указывая на полуостров, поросший травою и по обеим сторонам покрытый коровьим пометом. Том имел самое презрительное мнение о девочках и думал, что они неспособны ходить по грязи.
Люси подошла осторожно, как ей было указано, и наклонилась, следя за золотистою головкою, рассекавшею воду. Том – сказал ей, это была водяная змейка, и Люси увидела наконец ее извилистое тело, очень удивляясь, что змее могла плавать. Магги подвинулась ближе; она также должна была видеть ее, хотя не находя в этом особенного удовольствия, если Тому было все равно, видела ли она ее или нет. Она была возле Люси и Тома, который – заметил ее приближение, но, не давая этого пока знать, вдруг повернулся и сказал:
– Убирайся, Магги! Нет для тебя места здесь. Никто не просил тебя сюда.
Страсти давно уже обуревали Магги; теперь этой борьбы достаточно на целую трагедию, если одни страсти могут составить трагедию; но существенного присущего страсти, еще недоставало для действия, Магги могла только злобным движением своей смуглой ручонки отбросить маленькую розовую Люси прямо в коровий помет.
Том не мог этого выдержать и, дав Магги два сильные удара по руке, бросился подымать Люси, которая лежала совершенно беспомощная и плакала. Магги отошла под дерево и глядела, не обнаруживая ни малейших признаков раскаяние. Обыкновенно после подобной запальчивости она быстро переходила к раскаянию; но теперь Том и Люси до того огорчили ее, что она была рада испортить им удовольствие, рада была надосадить всем. Чего ей было сожалеть? Том всегда медленно прощал ей, как бы ни раскаивалась она.
– Я скажу матери, мисс Магги – знайте это, объявил Том в слух, когда Люси поднялась и была готова идти. Жаловаться было не в характере Тома; но здесь справедливость требовала, чтоб Магги была по возможности наказана, хотя Том и не умел облекать свои взгляды в отвлеченную форму, никогда не говорил о справедливости и не подозревал, чтоб желание наказать называлось таким громким именем. Люси была слишком поглощена приключившимся с нею несчастьем – своим испорченным платьем и неприятным ощущением мокроты и грязи, чтоб думать о причине такого поступка, для нее остававшейся совершенною тайною. Никогда не угадала бы она, чем она прогневила Магги; но она чувствовала, что Магги была недобра с нею и не просила великодушно Тома, чтоб он не жаловался, и только бежала рядышком с ним, жалобно плача; между тем Магги сидела на корнях дерева и смотрела в след им с недужным лицом.
– Сали, – сказал Том, когда они достигли дверей кухни, и Сали смотрела на них в немом удивлении: – Сали, скажите матери: Магги толкнула Люси в грязь.
– Господь помилуй! как же это вы попали в такую грязь? – сказала Сали, морща лицо и наклоняясь, чтоб осмотреть corpus delicti.
Воображение Тома было недостаточно обширно и развито, чтоб предвидеть этот вопрос между другими последствиями; но когда он был ему предложен, сейчас увидел, к чему он клонится и что Магги не будет единственным преступником в этом деле. Он спокойно ушел, поэтому из кухни, предоставив Сали удовольствие угадывать, что обыкновенно быстрые умы предпочитают открытой передаче фактов.
Сали, как вы уже знаете, не откладывая долго, представила Люси в дверях гостиной, потому что появление такого грязного субъекта в Гарум-Ферз было слишком тягостно для чувств одного человека.
– Благодать небесная! – воскликнула тетка Пулет: – держите ее у дверей, Сали! Не давайте ей сходить с клеенки, чтоб не случилось…
– Она попала в какую-то гадкую грязь, – сказала мистрис Телиливер, подходя к Люси, чтоб убедиться, насколько испорчено ее платье, за которое, она чувствовала, она должна была отвечать своей сестре, Дан.
– Смею вам доложить, сударыня, мисс Магги толкнула ее в грязь, – сказала Сали. – Мистер Том говорил это; они, должно быть, были у пруда: там только и могли они попасть в такую грязь.
– Вот вам, Бесси! Не говорила ли я этого, – сказала мистрис Пулет с тоном пророческой скорби: – все ваши дети! Какая только будет их участь?
Мистрис Теливер была нема, чувствуя, что она действительно была несчастнейшая мать. По обыкновению, ее тяготила мысль, что люди подумают, будто она заслужила за свои грехи такое горе от детей; между тем, мистрис Пулет сообщила подробные наставление Сали, как уберечь дом от особенной порчи, очищая грязь. Кухарка принесла чай; и дурные дети, положено было, чтоб пили свой чай постыдным образом – в кухне. Мистрис Теливер ушла говорить с этими дурными детьми, предполагая, что они были под рукою; но после долгого только поиска она нашла Тома, беспечно-облокотившегося на белый палисад, отделявший птичный двор, и дразнившего веревкою индейского петуха.