Рабы уже проснулись и занимались утренними делами. Из хлева доносилось мычание. Через двор прошла холопка с ведром молока. Другая выскользнула навстречу из избы, пугливо опустив глаза.
Антеро придерживался обычаев старины – как и в доме Куйво, вместо двери у него была повешена засаленная медвежья шкура. Наверху, над косяком, красовалась страшенная морда: белая, с вытаращенными глазами, оскаленными зубами и высунутым змеиным языком. То было наследие какого-то доблестного предка старосты: хийси, попавший во власть охотника-колдуна и обращенный в защитника дома. Немногие гости осмелились бы пройти под ней без позволения хозяина, но только не Ильмо. Охотник дерзко подмигнул стражу и вошел в сени вслед за Антеро. На мужской половине было чисто и пусто, блестела скобленая столешница, празднично пестрели половики. С женской, из-за печи, доносились негромкая болтовня и бряканье посуды. Топили печь, пахло кашей, по вытяжному желобу под крышей вился дымок.
Староста и Ильмо сели на лавку в красном углу. Локка с ними в дом не зашла, то ли осталась во дворе, то ли отправилась восвояси. Ильмо, обнаружив это, сильно приободрился. Хоть он и зубоскалил над знахаркой, а все же от ее слов ему стало не по себе. Не только за себя, но и за родичей. Едва ли Локка осмелилась бы приписать предку свои домыслы. Хоть и был Ильмо уверен, что он сам тут ни при чем, но над родом Калева словно нависла зловещая тень.
– Давно я хотел тебя повидать, – произнес Антеро, поглаживая короткую пегую бороду. – Даже мыслишка была – послать холопов к тебе на стоянку, на гору Браге, чтобы они тебя оттуда притащили силой.
Ильмо покраснел.
– Так что же не послал? – грубо спросил он. – Холопов пожалел?
– Да, пожалел… от работы на три дня отрывать. Да и Локка сказала – сам вскоре явишься. Не соврала! А еще, – староста выразительно взглянул на домотканую занавесь, отделявшую женскую половину избы, – не хотел расстраивать Айникки.
Ильмо тоже покосился на занавеску. Там уже не болтали и не брякали, а только тихонько сопели.
– Ладно, – сердито сказал Антеро. – Давай с этого и начнем… чтобы сразу покончить, а уж потом перейти к делу. Я знаю, Ильмо, что ты положил глаз на мою дочку. Добрые люди даже говорили, будто видели, как ты с ней вроде как на речку ночью бегал, миловался под ракитовым кустом…
– Мало ли что добрые люди говорят, – возразил Ильмо, ухмыляясь. – Не пойман – не вор.
Антеро поморщился, но продолжил:
– Еще говорят, что ты собирался этой осенью присвататься…
«А это он откуда узнал? Ну, дядюшка с тетушкой, удружили!» – подумал Ильмо с досадой.
– Надеюсь, ты понимаешь, что я за тебя замуж дочку не отдам?
Ильмо покраснел еще сильнее прежнего. Хотел ответить что-то ядовитое – дескать, не больно-то и хотелось, – но посмотрел на занавеску и смолчал.
– Почему? – мрачно спросил он вместо этого. – Из-за этих бредней Локки?
– Предсказания Локки тут ни при чем. Я уж давно всё решил.
Антеро загнул палец:
– Первым делом, прибытка мне с тебя никакого. Земли у тебя мало, изба большая, но ветхая, и куда девать Куйво с семейством? Рабов и вовсе нет, кроме одного бесполезного заморыша…
– Мое богатство не в рабах и не в пашнях, – гордо сказал Ильмо. – Я охотник.
– Охотник? Вот! – Антеро загнул второй палец. – Наш род живет рыболовством и землепашеством. Река Яннего нас кормит, и никто не жалуется. Тапиола же – обиталище хийси. Ты здесь редко бываешь, Ильмо, иначе бы знал, как у нас смотрят на парня, который не вылезает из леса. Или не знаешь, что тебя здесь многие уже боятся?
– Я из рода райденов…
– И где они сейчас, эти райдены? Всех забрала Тапиола! Это ли не знак – людям там делать нечего! Знаешь, что про райденов-то твоих говорят? Что они сначала с хийси воевали, потом повелевать ими возжелали, и чем закончилось? Те, кто в битвах с хийси не погиб, – сам хийси стал!
– У хийси нет надо мной власти!
– Ах, да – тебя ведь учил Вяйно. Хоть и недоучил, но все ж кое-каких колдовских приемов ты у него нахватался…
Антеро загнул третий палец.
– А зять-колдун мне не нужен и подавно. Конечно, колдуны богаты, люди их боятся, но дело это ненадежное и опасное. Вдову колдуна уж точно никто замуж не возьмет, и детей его род не примет. И потом, кто знает, куда тебя поведет: хорошо, если в ярмарочные «хранители имен», а если в черные ведьмаки, что служат Калме?
И на сей раз Ильмо снова промолчал. Не потому, что возразить ему было нечего, а от стыда. Конечно, он мог бы передать старосте слова Вяйно о том, что настоящего колдуна из него не выйдет. Мог бы признаться, что всех его умений не хватит, чтобы самому заговорить нож или самострел…
– Не знаю, что с тобой делать, Ильмо, – вздохнул Антеро. – Ты знаешь, что я на тебя зла не держу, парень ты неплохой. Но что люди скажут?
– Что Локка подскажет, то и люди повторят, – буркнул Ильмо.
– Вот именно. Тут и без ее предсказаний такое творится… Видел частокол вокруг деревни? Черепа? Один из них я принес, кстати.
– Да уж как не видеть! Как раз хотел спросить – зачем они? Разве нет границы между землями рода и Тапиолой?
– Не знаю, Ильмо. Только хийси ведут себя так, словно ее в самом деле больше нет. Вот уже месяц одолевают. Повадился тут один летать в сумерках – уже несколько раз видели в небе, кружил над Калева… хорошо хоть спуститься не посмел… Не иначе как кто-то, – староста как бы невзначай взглянул на Ильмо, – разгневал Тапио. Тебя здесь и так частенько вспоминали недобрым словом. А теперь, после предсказания Локки, всем все стало ясно.
С женской половины донесся невнятный придушенный звук. Но Ильмо уже не посматривал на занавеску – сидел впившись взглядом в лицо Антеро.
– Зачем ты мне все это говоришь?
– Пойми, Ильмо, люди боятся. И чем сильнее боятся, тем меньше соображают. Поговаривают уже, что надо умилостивить Тапио щедрой жертвой… понимаешь?
– Не совсем.
– Локка, – вполголоса сказал староста, – хочет твоей смерти и подбивает старейшин. А я против всех не пойду. Слушай, Ильмо, – ни жены, ни детей, ни отца с матерью у тебя нет, ничто тебя здесь не держит. Может, уйдешь потихоньку обратно к себе на гору?
– Как это «уйдешь»? – опешил Ильмо. – А дальше что?
– Да что угодно: охоться, колдуй, купцом становись, к варгам в дружину нанимайся. Мир велик.
Ильмо ничего не ответил, его словно к скамье приморозило. Как это можно – уйти? Все равно что вырвать дерево с корнем и выбросить в реку – плыви, дескать, куда хочешь! Не то чтобы он не смог прожить один – он ведь и жил один уже годы, – но порвать с родом навсегда… стать чужим…
И главное – Айникки!..
– Если же ты надумаешь остаться, – добавил Антеро, видя колебания юноши, – я тебя от стариков защищать не стану. Так что не обессудь, если к вечеру получишь рябиновый гвоздь в макушку, соломенную рубашку и жаркий костер. Но думается, можно без этого обойтись… Да и дочку мне жалко.
– Ладно, – сдавленным голосом ответил Ильмо. – Я подумаю.
– Вот и думай побыстрее, – Антеро поднялся с лавки, показывая, что разговор окончен. – И лучше – подальше отсюда. Что надулся? Ты мне потом еще спасибо скажешь…
Ильмо, не прощаясь, вышел во двор. У ворот стояла Локка, опирась на палку. Охотник прошел мимо нее, стараясь не глядеть, чтобы с языка не сорвалось чего лишнего. Локка молча пропустила его мимо себя, не попыталась задержать и ничего ему не сказала. Ильмо подумал, что они с Антеро договорились, и, скорее всего, никто не стал бы сжигать его в соломе. А вот его уход устраивал всех.
– Вот вы как со мной! – прошипел он. – Родичи… Он обещал уйти, и уйдет. Но кто сказал, что он уйдет один?
Впереди уже виднелась изба Куйво. Ильмо обошел ее кругом и берегом реки вернулся к подворью Антеро с другой стороны, где частокол подпирал развесистую черемуху. Дерево наполовину засохло, навалилось на тын, колья разошлись в разные стороны. Антеро не осмелился срубить священное дерево, но заградил прореху иначе. Когда Ильмо взобрался по серому корявому стволу и спрыгнул вниз, из конуры у амбара сразу высунулась огромная песья голова. На незваного гостя двумя льдинками уставились тусклые глаза. Пес поднял морду, принюхиваясь.