Будет ему потом что рассказать. Посмотреть картины — не шары в боулинге гонять. Не так часто она в последние годы на выставки выбиралась. Может, чуть чаще, чем в театр. А уж на вернисажах Ирина вообще никогда не была.
— Спасибо, Василий. С удовольствием.
— За вами куда заехать? Начало в пять.
— Тогда домой. — И она продиктовала адрес. Утром Иру подняли с кровати настойчивые звонки в дверь. Пока она бежала открывать, сердце бешено колотилось, неужели что-то с родителями? Уже у самой двери она спохватилась: тогда бы скорее по телефону стали звонить. Осторожно выглянув в щелку, она заметила за матовым стеклом общей двери маячащий силуэт.
— Кто? — крикнула.
— Доставка! — рявкнули в ответ.
— Вы ошиблись. Я ничего не заказывала.
— Мне без разницы. У меня ваш адрес. Велели доставить.
— Сейчас халат надену и выйду.
За халатом, впрочем, Ирина не пошла. Натянула поверх ночнушки пальто. На лестничной площадке стоял, зевая, молодой человек в униформе. Едва Ирина открыла, он сунул ей под нос квитанцию.
— Ваш адрес?
— Мой, — подтвердила она.
— Имя ваше?
— Мое.
— Тогда обязаны расписаться.
— Ноя…
— Не распишитесь, меня уволят, — с напором проговорил посыльный.
Ира расписалась, после чего ей был вручен огромный букет синих ирисов.
— От кого? — ахнула она.
— Вам лучше знать, — кинул на нее многозначительный взгляд молодой человек. — Я всего лишь посыльный, — добавил он, входя в лифт.
— И записки нет?
— Не-а. — Напоследок он ехидно оглядел Ирину с ног до головы. — Что, мужиков так много? Запутались?
«Хам!» — хотела крикнуть Ирина в ухмыляющуюся физиономию, но лифт с посыльным уже уехал.
Дома, увидев собственное отражение в зеркале, она ужаснулась. Ну и видок! Лицо заспанное, опухшее. Волосы торчком. Смятая ночная рубашка, выглядывающая из-под пальто и голые синюшные ноги в шлепанцах. С букетом роскошных ирисов плохо сочетается! И, главное, от кого цветы? Никогда еще ей через посыльного букеты не дарили! Наверное, Лев. Его работа. Марлинский далеко. С вдовцом они накануне ночью первый раз поговорили. Не повод для цветов на дом. Отношения еще не те. А Лев, как она уже знала, любит дарить цветы. Видимо, тоже что-то почувствовал и счел за лучшее, не дожидаясь субботы, произвести дополнительное впечатление.
Заваривая кофе, Ирина терзалась сомнениями. Вежливость требовала позвонить Льву с благодарностями. Жест-то и впрямь красивый. Но так не хотелось утром с ним разговаривать! Оставить до субботы, когда по-любому с ним увидится? Оскорбительно. Не заслужил он от нее такой холодности.
Ира выпила кофе, вымыла чашку и устало направилась к телефону. Быть одной, конечно, несладко. Однако с шлейфом поклонников тоже, оказывается, тяжело и обременительно. Каждый требует внимания и покушается на твое время. То есть с Марлинским общение, кроме радости, ничего не доставляет. Но Лев, не говоря уже о вдовце, точно лишний. Зря она Дашку послушалась. Не тот у нее характер. Не доставляет ей удовольствия нескольких мужиков сразу за нос водить. — Ну может, немного греет самолюбие, и только.
Лев по домашнему телефону не отозвался. И по мобильнику оказался недоступен. Теперь она могла с чистой совестью отложить разговор до вечера.
Василий, как и договорились, позвонил в домофон ровно в четыре. Она спустилась. Возле подъезда стоял серый «Ауди». Василий вышел навстречу и открыл заднюю дверцу. «С шофером приехал, — отметила Ира. — Ой, пыль в глаза пускает!»
Как оказалось, Ирина была не права. Как объяснил Василий, после вернисажа намечен банкетик, потому и за руль сам не сел.
«Любит выпить», — невольно констатировала Ирина.
Вдовец весь путь до галереи громко разглагольствовал на тему, какие они близкие друзья с виновником торжества, как тот настойчиво просил его сегодня быть, как обрадуется, увидев его со столь очаровательной спутницей, сколь растет знаменитость этого художника, как неуклонно дорожают его работы и так далее и тому подобное в том же духе.
Выставка располагалась в нескольких залах галереи, заполненных народом. То и дело мелькали лица, знакомые Ирине по телеэкрану, газетам и журналам.
Василий потащил Ирину знакомить с художником. Впечатления она на него явно не произвела. Он бегло кивнул, потрепал Василия по плечу, бросил ему пару слов и переключил внимание на кого-то еще.
— Могучий человечище, правда? — с восхищением произнес вдовец.
Ирине возразить было нечего. Художник был почти двухметрового роста, с полуметровой смоляной бородой, с косой саженью в плечах и по меньшей мере пятидесятым размером ноги. Сапожищи на нем, во всяком случае, были огромные, хромовые, и брюки он в них заправил.
— Соль русской земли, — продолжал восторгаться вдовец.
Ирина молча кивала.
— Пойдем, работы его покажу! — захлебывался от преклонения Василий. — Сама убедишься, какой грандиозный художник. Нет, конечно, пока не Шилов… А-а-а, — по-своему истолковал ее молчание он, — тебе, наверное, Глазунов больше нравится.
— Да, в общем, я между ними особой разницы не вижу, — сказала Ирина, которой уже не нравились ни тот, ни другой ухажер.
Василий растерянно промолчал, потом вдруг улыбнулся.
— Да ты не робей. Я в этом искусстве тоже мало чего понимаю. Но талант-то сразу видно.
Вот, возьми, Айвазовский: мощь! Каждому ясно. Или там Шишкин. Спору нет. А вот эти кубики всякие…
— Вы имеете в виду «Черный квадрат»? — поинтересовалась она.
— Ну хоть бы и его. Как его… этого? Который нарисовал.
— Написал, — поправила Ирина. — Малевич.
— Вот! Даже фамилия соответствующая. Намалевал! Так и я могу. А ты попробуй, чтобы картина тютелька в тютельку как в жизни получилась. Не каждому дано. А вот у Андрюхи выходит. Смотри!
На Ирину с холста взирал Жириновский во всех подробностях, вплоть до последней поры на носу.
— А этот! — уже демонстрировал ей следующее полотно Василий.
Ирина увидела портрет писателя Валентина Распутина — тоже очень натуралистический. Потом пошла череда среднерусских пейзажей! В основном осенних. Однако осень была не сияющая, золотая, а глубокая, унылая, переходящая в зиму. С почерневшими голыми ветвями и пожухшей ржавой травой.
— Сила, да? — осведомился вдовец.
— Да как-то мрачновато, — выдавила из себя Ирина.
— Так ведь думает человек, — на полном серьезе отвечал ее спутник. — Жизнь-то у народа какая тяжелая, вот он настроение и отображает.
И Ирине в который раз нечего было возразить. Они перешли в третий зал. Натюрморты. Неизменный элемент каждого — водка «Гжелка». А в остальном — что придется: «Гжелка» и яблоко, она же и карамелька, или селедка, или… мертвый фазан. Нашелся даже натюрморт с «Гжелкой» и черепом.
А потом Ира вдруг увидела Льва. Не на портрете — живого. Он застыл, с недоумением глядя на нее.
— Здравствуйте! — воскликнула она и немедленно, лебезящим тоном, который ей самой был противен, принялась оправдываться. — Вот интересно встретились! А меня, знаете, совершенно неожиданно Василий пригласил. Потому что случайно оказалось, что этот художник его друг, и он его пригласил. А он — меня. Правда, забавно.
— Ну да, — мрачно бросил Лев, с неприязнью косясь на похлопывающего его по плечу сияющего Василия.
— Мы тут уже все осмотрели, а вы? — продолжала, ненавидя себя, тараторить Ирина. — Вам понравилось?
— Нет, — коротко бросил Лев.
Василий в этот момент бросился обнимать еще какого-то знакомого, оставив Иру со Львом один на один. Воспользовавшись ситуацией, она сказала:
— А я вам сегодня утром звонила, но вас не было.
— Хотели пригласить третьим? — криво усмехнулся он.
— Зачем вы так? Хотела вас поблагодарить.
— За что? — вытаращился на нее Лев.
— За цветы.
На лице его воцарилась еще большая растерянность. Вдруг он улыбнулся: