– Старинные казачьи рецепты! – заявила певица, обернувшись. – Для волос мед с горилкой, можно с коньяком, для лица – маска из арбуза.
Гостям предложили чай с миндальными пирожными.
Лида выслушала рецепт арбузной маски и с сожалением покинула компанию: нужно купить Лизе вкусненького, да и НИИ педиатрии – не близкий конец, а врач будет принимать родителей всего один час.
Минут через сорок она вышла из станции метро «Петровско-Разумовская» на улепленную магазинчиками и павильонами шумную грязную площадь.
В кондитерской лавке купила Лизе расписной пряник в виде солнышка. В аптеке – бутылочку морковного сока. А в ларьке с украшениями – набор разноцветных «крабиков» для волос.
Подумала и купила еще три картонных сундучка с конфетами, для медсестер.
Почти на каждой маршрутке, поджидавшей пассажиров, были надписи: «Ин-т педиатрии» или «Клиника Федорова».
Сколько же людей, а главное, детей болеют! А она, Лида, никогда об этом не задумывалась.
Маршрутка бесконечно долго ехала запруженными улицами, объезжала пробки заснеженными дворами.
На плазменной телевизионной панели над лобовым стеклом мелькала нескончаемая реклама.
В здание института Лида вошла в полчетвертого.
К окошку, за которым выписывали пропуски, стояла молчаливая очередь.
– Мне с доктором побеседовать, отделение кардиологии, – робко попросила Лида, опасаясь, что к детям пускают только близких родственников и ее, Лиду, с позором прогонят.
Но дежурная спросила фамилию ребенка и, не глядя на посетительницу, заполнила бумажку с печатью.
Знакомой дорогой девушка прошла в отделение.
– Подскажите, беседы с родителями… – обратилась она к медсестре.
Та кивнула в сторону холла: на одном из диванов сидел рослый, крепкого телосложения доктор в зеленом операционном костюме, белых носках и шлепанцах и что-то объяснял женщине с измученным лицом.
Лида тихонько подошла ближе и встала у стены.
В холле был еще один диван, но девушка суеверно решила стоять, словно эта крошечная, с бисеринку, жертва должна была принести добрые вести о Лизе.
Наконец измученная женщина ушла, доктор взглянул на Лиду.
Она присела на краешек дивана.
– Здравствуйте.
– Добрый день. Это у нас кто? – спросил врач.
Лида поглядела на толстую золотую цепочку с большим крестом на шее доктора и совершенно не к месту подумала: «Все-таки непонятно, куда делся кулон с солнцем в виде звездочки?»
– Фамилия ребенка? – снова напомнил врач.
– Елизавета Гонсалес, – откликнулась Лида.
И вдруг увидела, как надевает цепочку с кулоном под черный свитер, в котором ходила в дом на Мясницкой.
Доктор перебрал карты пациентов, раскрыл Лизину.
Серебристая, как изморозь, цепочка Лиды тихо соскользнула, звездочка упала в ворс дорогого ковра, хрустально, с тихим замирающим эхом звякнула изумрудная капля.
Врач поднял глаза на Лиду, от его взгляда сердце девушки превратилось в осколок льда.
– Так как операция пока не проплачена, Лиза поставлена на лист ожидания по федеральной квоте высокотехнологичной помощи. А в настоящее время получает поддерживающую терапию.
– Не проплачена? – помертвевшим голосом переспросила Лида. – Не может быть! А где деньги? Ведь я ему отдала… Десять тысяч долларов…
– Отдали? Кому? У нас оплата идет строго через кассу, вы подписываете договор, бухгалтер обязан выдать чек. Вы кому-то из сотрудников передали деньги?
– Нет, не сотрудникам. Лизиному брату. Он уверял, в понедельник уплатит.
– К сожалению, пока ничего.
– Скажите, а сколько Лиза может жить без операции?
Доктор вздохнул и закрыл карту.
– Такие вопросы нужно задавать в церкви. Там, – доктор поднял глаза, – знают ответ. А мы, к великому сожалению, не боги, а всего лишь врачи.
– Я понимаю… – прошептала Лида.
– Послушайте, девушка… Знаете, любому из наших врачей легче простоять в операционной двенадцать часов, чем говорить это семье… Но, к сожалению, реальность такова: все упирается в финансирование. Лиза, насколько я помню, даже без направления облздрава поступила? Я могу в свой выходной выйти, прооперировать, без оплаты, на энтузиазме, но стоимость материалов, медикаментов? Институт ведь все это закупает, бесплатно нам ничего не дают. Бесплатно все только в репортажах по телевизору.
Лида подняла голову.
Возле стены, в тяжелой, тягостной тишине стояла сумрачная очередь.
Пожилая дама в дешевом турецком свитере, молодая женщина, встряхивающая меховую шапку от снега, на лицах у всех было написано: «Сколько можно вопросов задавать, бессовестная, будто ей одной надо с доктором говорить!»