– То есть ты обучала всех семерых?
– Именно. Когда рождается наследник, я становлюсь его учителем, и сохраняю этот статус до кончины, то есть, грубо говоря, я работаю учителем на два фронта: основной – для ребенка, и посредственный – для взрослого.
– А восьмой наследник?
– Эдвард Феррарс оказался трусом. Но не по своей воле. Так получилось, – Элиза поджала губы. – Он пожелал покинуть замок предков. Первый в своем роде. До него так трусливо не сбегал ни один юноша. Он испугался меня. Он сбежал только потому, что понимал – я начало и конец его жизни. С одной стороны его можно понять – не каждый согласится жить с призраком, находясь рядом с ним до последнего своего вздоха. Но даже несмотря на это, Эдвард поступил очень плохо. Он навсегда оставил замок Беркшир без будущего. С моей стороны очень эгоистично это говорить, но что я могу поделать?
Сказав последние слова, Элиза вновь плотно сжала губы и зажмурила глаза, словно боролась в этот момент с непрошеными слезами. Тогда я еще не понимал всей глубины ее боли, и не мог сострадать. Только спустя пару минут до меня дошел смысл ее слов.
«Эдвард оставил замок Беркшир без будущего. Он отказался от наследования и уехал за пределы Беркшира. Ну конечно! После смерти Рональда замок опустеет, а Элиза навсегда останется заперта в его каменных стенах. Не будет больше детей, не будет разговоров, учебы. Останется лишь одиночество, длинною в вечность», – понял я.
Ее существование, как учителя и как значимого человека для замка, стояло под большой угрозой. Время текло своим чередом, год сменялся годом, Рональд старел, приближаясь все ближе и ближе к порогу смерти, а его сын не признавал полагающегося ему наследства.
Я содрогнулся, представив замок Беркшир через сорок лет. Перед глазами появилась четкая картина будущего: каменные развалины, которые когда-то носили звание замка. А еще я представил Элизу – одинокую и несчастную. Она играла на фортепиано. Одна в развалинах. Одна, казалось, во всем мире.
А потом меня вновь внезапно осенило. Не сдержавшись, я вдруг резко спросил:
– Так, стоп, – я замотал головой в разные стороны. – Ты сказала, все наследники не боялись тебя, потому что ты становилась их няней с рождения. То есть у них не было даже сомнений, что призраки – это, как бы сказать, необычное явление. Но Эдвард разве не с рождения знаком с тобой и этим замком?
Элиза закусила губу и отвернулась к окну. Я ждал, когда она ответит на мой вопрос.
– Я не могу об этом говорить. Это не моя тайна.
– Рональда?
– Да.
Я задумался. Мне захотелось узнать, где после рождения жил Эдвард, почему он вырос не здесь и что вообще происходило в замке тридцать лет тому назад. Будто почувствовав, о чем я думаю, Элиза тихо произнесла:
– Не спрашивай у него ничего. И Арона не трогай. Он все равно ничего не знает.
– Хорошо, – я нерешительно кивнул головой, хотя желал сделать не это. Я готов был подняться с места и заорать: «Да что же не так с этим замком и его хозяевами?».
– Опусти эту ситуацию, ДжонгХен. Она не твоя, – снова сказала Элиза.
В молчании мы просидели еще несколько минут. Я смотрел на музыкальный инструмент, а Элиза одной рукой наигрывала незамысловатые мелодии. Кажется, девушка придумывала их на ходу. Я уже почти забыл о нашем разговоре о наследнике. Если бы в углу комнаты за спиной Элизы не отпала с потолка штукатурка, я бы и не вспомнил о том, что меня волновало до всей этой темной истории с Рональдом. Я отвлекся и совсем забыл, что Элизе грозило остаться в этих стенах в полном одиночестве. Только девушка, фортепиано и грустная музыка, которая была словно ее названная сестра.
Когда упала штукатурка, Элиза даже не развернулась посмотреть, в каком месте случился обвал. Девушка замерла на секунду, а потом снова начала наигрывать веселые мелодии, словно ничего страшного не произошло.