Но, к удивлению Арея, Троил лишь грустно улыбнулся, словно Арей не понимал каких-то очевидных вещей. — К слову. Ты знал, насколько интересная вещь — нефилим? Да-да, Кира — не просто светлый страж. Если такие, как она, дают своё тело в пользование, то потом получают его обратно с воспоминаниями того, кто его «носил». Думаю, у Киры часто бывают кошмары.
И видя на лице Арея непонимание, граничащее с неверием, вздохнув, Троил продолжил:
— Это тело не принадлежало той смертной, которую, как тебе хочется думать, ты полюбил, Арей. Ливия Белл умирала, когда Кира Рейннот нашла её и любезно отдала этой смертной своё тело... И, уж не знаю, спасла бы она эту женщину, зная, что она свяжется с таким чудовищем, как ты.
«Ты знал, насколько интересная вещь — нефилим?» Их тела способны помнить всё...» — Да, я слышал… Слышал о том, что некоторые вещи могут хранить воспоминания. Но я не знал, что ты называешь эту… девчонку вещью. — А вы, стражи мрака, зовёте как-то иначе тех, у которых отнимаете души?
— Мешки с костями, рабы... — произнес Арей, лишь сейчас заметив кулон на шее Троила. Такой же был у девчонки, когда Арей пытал её.
— Именно. Хотя, как по мне, грубо. А Кира… Она особенная. Но, как и всем, даже самым полезным и особенным вещам, скоро ей предстоит отправиться на полку.
Троил смотрел на сидящего на полу камеры Арея, который больше не казался самонадеянным и неуязвимым — не казался тем, в кого однажды влюбилась Ливия, отвергнув чувства другого и более достойного кандидата...
Арей молчал, но Троилу не хотелось прощаться вот так: всё-таки слишком большое количество столь многого их связывало — поэтому причинённой этим разговором боли мечнику никак не было достаточно.
— Возможно... Ливии Белл действительно лучше бы было погибнуть в ту ночь, в самый первый раз. Тогда бы она не имела несчастье встретить тебя. Приятных снов, Арей, надеюсь, твои кошмары в последнюю ночь перед смертью будут особенными.
5
С момента пробуждения Киру всё чаще посещали видения. Троил называл их «особой телесной памятью».
И Кира не знала, что хуже: внезапность и неконтролируемость этих видений или тот факт, что Кира не просто видела что-то из жизни своей матери, которой она однажды и отдала своё тело, — Кира чувствовала то, что некогда ощущала её мать, и в большинстве своём это были страх и боль.
Но сегодня, в такой важный день, всё было иначе. Кира не просто увидела, не просто ощутила что-то — открыв глаза, она обнаружила себя стоящей в тёмном лесу у огромного дуба, корни которого, будто щупальцы чудовища, взрывались из под сырой земли.
«Какого чёрта?», — Кира нахмурилась, пытаясь понять, как она могла оказаться в лесу, если ещё секунду назад была в своей комнате, в Эдеме. А в том, что это был не эдемский лес, Кира была уверена: она чувствовала людей, чувствовала опасность.
Но в привычном жесте потянувшись к всегда закреплённому на поясе клинку, только сейчас обнаружила, что она — «какого дьявола?» — в бальном платье.
«Так, спокойно», — Кира прижала ладонь к груди. И, попутно скривившись, увидев аккуратно уложенные в локоны пряди своих волос, лишь сейчас поняла, что трудно ей дышать вовсе не из-за волнения, а из-за того, что проклятый корсет, кажется, сломал ей рёбра!
Хотя волнение присутствовало тоже. Вот только оно было какое-то... Странное и... Окрыляющее?
Но понять его причину Кира не успела: эта причина сама внезапно появилась перед ней.
— Здравствуй, Ливия.
Напротив Киры стоял никто иной, а мечник Арей. И к собственному удивлению, Кира ощутила, как её губы растянулись в улыбку, которую никак нельзя было назвать презрительной или саркастичной...
Кира оказалась в своей комнате и в своём теле, прежде чем успела увидеть что-либо ещё: настойчивый стук в дверь вырвал её из чужой реальности.
Кира никогда не была влюблена. Именно поэтому она поняла, что то, что даже сейчас продолжало наполнять её сердце... Это щемящее, одновременно приносящее и радость, и боль, и счастье, и страх... Это чувство, именуемое любовью, принадлежит не ей, а её матери.
И хуже всего было то, что, кажется, это чувство — эта любовь — было адресовано тому же, к кому Кира испытывала всепоглощающую ненависть. К Арею.
— Рейннот, ты готова? Церемония казни скоро начнётся.
Кира посмотрела на лежащий на столе меч. Она часто представляла, как сносит им голову Арея, но никогда не думала, что при этом он будет связан, беззащитен, жалок.
Эта картина никак не походила на идеальное возмездие, а воспоминания матери лишь только больше всё усложняли, разбавляли её ненависть к мечнику чем-то новым, чем-то совершенно неправильным — тем, от чего хотелось поскорее избавиться.