Для любого, кто надеется сохранить новую Европу, ясно, что конфликт с Советским Союзом неизбежен, он начнется раньше или позже. Поэтому лучше отвести опасность сейчас, пока мы можем расчитывать на свою мощь. Генеральный штаб полностью уверен в успехе. Они считают, что мы должны ударить по противнику, пока он еще не готов к действию. Элемент внезапности будет настолько велик, что кампания может быть успешно завершена самое позднее к Рождеству 1941 г.
Фюрер хорошо осознает все значение и весомость этого решения, и поэтому он не хочет, чтобы даже самые небольшие подразделения наших вооруженных сил оставались незадействованными. Он не только разрешил, но и настоял на том, чтобы были использованы все подразделения полиции безопасности и гражданской (криминальной) полиции. Эти подразделения будут подчиняться командующими армией. Они будут использоваться главным образом в тылу, но так же и на фронте. Фюрер хочет этого, потому что он хочет, чтобы полиция безопасности и служба безопасности защищали нас от соботажа и шпионажа, а также охраняли важных лиц и архивы, то есть занимались общими проблемами безопасности в тылу. Особенно большое значение он придает так назывемым "Роллбанам". (Это были специально построенные автомагистрали для тяжелого транспорта дальнего следования, по которым части снабжения продвигались по огромным малонаселенным русским равнинам.) "Ожидается, что операции будут развиваться достаточно быстро благодаря большому числу моторизированных частей, в связи с чем части полиции безопасности также должны быть моторизировнаы, чтобы они могли активно действовать как в тылу, так и на фронте. Все это было тщательно обсуждено с фюрером, и он лично распорядился, чтобы эти планы были выполнены. Это необычная операция, поэтому все технические аспекты должны быть детально обсуждены с начальником квартирмейстерской службы. Фюрер высказал еще одну мысль, с которой я целиком согласен: впервые эти специальные части будут задействованы на фронте, каждый их член получит возможность проявить себя и заслужить награду. Это окончательно рассеет ложное убеждение, будто бы сотрудники исполнительных (административных? карательных?) управлений - трусы, окопавшиеся на безопасных должностях вдали от линии фронта. Это крайне важно, потому что это усилит наши позиции относительно вермахта и будет иметь благоприятный эффект в кадровом и финансовом отношении.
Обсуждение этого вопроса с армией идет с марта, переговоры с ОКВ (Верховным командованием вооруженных сил) вел Мюллер. У него уже состоялись беседы с начальником квартирмейстерской службы и его штабом. Но Мюллер ужасно неуклюж в делах такого рода. Он не способен найти нужное слово, и в своей типично баварской бестолковой манере он становится очень упрямым, когда дело касается второстепенных деталей. Наконец, он попросту обращаетяс со своим собеседником как с прусской свиньей. Это, конечно же, возмутительно. Вагнер был совершенно прав, когда пожаловался мне на Мюллера. Поэтому я уже сообщил Мюллеру, что он должен быть отозван с переговоров. Он пришлет вам все относящиеся к делу документы сегодня днем. Я уже говорил о вас с Вагнером и сказал ему, что, хотя вы и очень молоды, я абмолютно уверен, что он найдет вашу манеру вести переговоры более способствующей достижению положительного результата. Завтра он лично примет вас и начнет прорабатывать с вами весь этот вопрос."
Здесь я впервые прервал Гейдриха, чтобы спросить его, какие главные интересы я должен обеспечить.
В своем ответе он обрисовал стоящую предо мной проблему, которая в упрошенном виде сводилась к старой истории ревности и антогонизма между армией и СС. Моя работа заключалась в выработке компромисса с генералом Вагнером в отношении каналов связей и взаимоотношений командования гражданских и военных начальников, проблем транспорта, снабжения горючим и других необходимых деталей. Необходимо было в кратчайшие сроки принять рабочее решение, которое удовлетворяло бы обе стороны.
В должный срок результат был достигнут, и Гейдрих, казалось, был весьма доволен.
С этого момента развитие событий стало стремительным.Подготовка такой кампании, мобилизация такого огромного числа людей и таких количеств материалов требовало невероятной энергии о всех тех, кто имел отношение к работе по организации и планированию. Тот, кому не удалось пережить дни, подобные этим, не может даже представить себе, как много требовалось от каждого из нас. Особенно это было справедливо в отношении моей работы в качестве главы управления контрразведки. Для нас война с Россией уже началась, и на фронте секретной службы уже шли бои. Одним из принципов нашей работы было как можно больше сохранить неослабное наблюдение за раскрытыми нами шпионскими организациями, чтобы мы смогли проникнуть в них еще до того, как начнутся настоящие сражения. Для нас было жизненно важно скрыть от иностранной разведки нашу лихорадочную мобилизациооную активность. Я приказал своим сотрудникам провести превентивную акцию - массовые аресты подозреваемых. Эти меры были осуществлены в сотрудничестве а абвером Канариса и другими ведомствами вермахта, при этом особое внимание было уделено высоко "чувствительным" участкам, таким как железнодорожные сортировочные участки и пограничные посты.
Если раньше я откладывал аресты особо важных русских шпионских групп, то дальше тянуть с этим было нельзя. Теперь было жизненно необходимо перекрыть все каналы информации. Однако одну или две из этих групп мы по прежнему использовали для снабжения русских дезинформацией, подготовленной вермахтом. Нам удалось передать им фальшивые материалы о возобновлении подготовки к опреации "Московский лев" - вторжение в Британию. Было очень важно, чтобы Кремль давал ошибочную оценку политической ситуации, и принимаемые меры безусловно внесли свой вклад в то, что их застали врасплох. Например, русские пехотные батальоны в крепости Брест-Литовск все еще маршировали со своими оркестрами даже днем 21 июня.
Канарис нервничал все больше. И он, и Гейдрих испытывали постоянное давление Гитлера, требовавшего все новых материалов о состоянии русской обороны и советских вооруженных сил. Гитлер изучал их отчеты во всех деталях. Несколько раз он жаловался Гиммлеру на Канариса. "Абвер всегда посылает мне пачку частных, совершенно бессистемных донесений. Конечно, они представляют материалы огромной важности и исходят из самых надежных источников, но мне приходится самому разбираться с ними. Это неправильно, и я хочу, чтобы вы проинструктировали своих сотрудников, что они должны выполнять свою работу совершенно по-иному."
Это я слышал много раз, вплоть до конца 1944 г., когда, наконец, Гиммлер сообщил мне, что Гитлер вполне удовлетворен нашей системой работы.
Несмотря на все происходящее, Канарис и я по-прежнему продолжали совершать наши совместные утренние прогулки верхом хотя два или три раза в неделю. И хотя мы договорились не говорить о делах, мы не могли избежать перехода к темам, связанным с нашей работой. Канариса ужасно тревожила приближающаяся кампания. Он в самых крепких выражениях критиковал руководство вермахта, которое несмотря на свои специальные знания, было достаточно безответственным и глупым, чтобы поддерживать взгляды человека вроде Гитлера, считавшего, что мы будем в состоянии закончить русскую кампанию в течении трех месяцев. Он говорил, что не будет участвовать в этом и не понимает, как генерал фон Браухич, Гальдер, Кейтель и Йодль могут быть настолько самовлюбленными, настолько нереалистичными и настолько антимистичными. Но любые возражения были бесполезными; он и так уже стал непопулярным из-за своих бесконечных предубеждений. Всего несколькими днями раньше Кейтель сказал ему: "Мой дорогой Канарис, Может, вы что-то и понимаете в абвере, но вы принадлежите к флоту; вам не стоит пытаться учить нас стратегическому и политическому планированию." Когда Канарис повторял такие высказывания, он обычно осаживал свою лошадь, смотрел на меня широко раскрытыми глазами и произносил очень серьезно: "Не кажется ли вам, что это было бы весьма комично, если бы не было настолько серьезно?"