По уставу поселения были освобождены от работы вдовы и сироты на их наделах; эти работы выполняли за них остальные члены поселения. Бросали жребий, и на кого жребий выпал, тот должен был выполнять работу вдовы и сироты в течение всего года траура, справляющие же траур могли все это время заниматься исключительно Торой и добрыми делами во имя и на благо души покойного. В течение этого года Кадиш продолжал учебу. Хотя ему еще не было 18 лет, ему на этот раз разрешили изучать каббалу.
В этом году произошло нечто в поселении Эрец Ахаим. В то лето была всюду большая засуха, и все, что было на полях и в садах, сгорело; у каббалистов же было достаточно дождя, и урожай был большой. Это усилило повсюду веру в исключительность хлебопашцев-каббалистов.
В то время, как благодаря плохому урожаю неимоверно подняли цены на продукты крестьяне в деревнях и торговцы повсюду в городах, отказались каббалисты из Эрец Ахаим продавать свои товары хотя бы на копейку дороже, чем в прошлые годы. Они могли бы разбогатеть, но они и слышать об этом не хотели. Покупателей их товаров они также обязали ни на грош не повышать розничные цены. Каббалистов за это очень хвалили.
Когда год траура прошел, разрешили каббалисты вдове и ее сыну-сироте продать свой надел и перебраться в Познань. Согласно уставу поселения, надел не мог быть продан чужому человеку, а только одному из жителей поселка для его зятя или подросшего сына. Вдова Цивья и ее сын Кадиш могли, наконец, оставить поселок.
121. ЛЮБОВЬ К ДЕТЯМ
Р. Исраель-Хаим и его жена. — Трудности воспитания. — «Умалишенный».
С деньгами, вырученными от продажи надела в колонии каббалистов Эрец Ахаим, перебралась вдова р. Давида с ее сыном Кадишом в Познань, где у нее имелся родственник, брат умершего мужа р. Барух, или, как звали его в Познани и во всей округе, — р. Барух-Батлан.
По имени можно было судить, что р. Барух был «батлан» («Человек не мира сего»), однако, помимо его большой учености и праведности, он был еще большим и богатым коммерсантом и совсем не батлан. В ученом мире он считался гаоном, а в коммерческом мире — удачником. Р. Барух был вообще человеком возвышенных идей и добряк. Среди талмудистов, коммерсантов и евреев вообще он пользовался большой любовью и уважением.
Р. Барух принял вдову покойного брата и ее сына с любовью и участием и позаботился об их устройстве на новом месте. Он познакомил вдову с другой вдовой и сделал их компаньонами в деле по продаже женской одежды, что должно было обеспечить их средствами к почетному существованию. Кадиша он поместил в ешиву и дал ему товарища по учебе. Помимо этого он сам давал ему урок по Гемаре.
Кадиш, который отличался в учебе еще будучи в колонии каббалистов Эрец Ахаим, как по Гемаре, так и в каббале, сразу же привел в изумление рош-ешиву и дядю своего р. Баруха. Собственный сын р. Баруха, Биньямин, был несколько моложе Кадиша, но намного отстал от него в учебе и уступал ему также по своим душевным качествам вообще. Биньямин учился в ешиве в Праге; так советовал р. Баруху Баал-Шем из Замоща, последователем которого был р. Барух.
От своего дяди р. Баруха узнал Кадиш о семье своего покойного отца. От него он узнал также и о других известных лицах Познани. Особенно большое впечатление произвел на Кадиша рассказ р. Баруха о р. Моше, главе познаньской общины, с которым позже породнился р. Барух, выдав свою дочь Рахель за сына р. Моше, Шнеур-Залмана.
Р. Моше был учеником гаона р. Ошер-Ионатана, которого называли «железной головой». Этот р. Ошер-Ионатан был сыном одного еврея по имени Исраель-Хаим, который отличался больше своими добрыми делами, чем ученостью.
О том, как приобрел гаон р. Ошер-Ионатан это имя свое, услышал Кадиш от своего дяди рассказ, который произвел на него огромное впечатление. Этот рассказ познакомил Кадиша с вещами, о которых он, изучая Тору, и представления не имел. Этот р. Исраель-Хаим навряд ли мог рассчитывать на известность в Познани, городе, славившемся своими крупными талмудистами и учеными, как и общественными деятелями. И все же он заслужил быть на устах всех жителей города, славивших его за его деятельность, за его большую любовь и интерес, которые он проявлял к малым детям, к школьникам, которых нужно было воспитывать в еврейском духе. Р. Исраель-Хаим ходил каждую пятницу в полдень по хедерам до роспуска школьников на субботний день и раздавал детям сладости — маковки, конфекты, кишмиш и миндаль. Это, говорил он детям, дается вам в честь наступающей субботы; при этом не преминул он напомнить детям о необходимости приходить вечером к вечерней молитве и завтра к утренним молитвам шахарит и мусаф. В синагогу приходил р. Исраель-Хаим первый, собирал вокруг себя маленьких детей и следил за тем, чтобы они все в голос отвечали «амен» и «барух-у-уварух-шемо», а также «кедуша» и все остальное, что маленькие дети в состоянии повторять вслед за врослыми. Он учил детей также подпрыгивать при произнесении «кадош» и наклонять головки при произнесении «барху». Он также читал с ними «Шема». Когда в городе появлялась где-либо роженица, собирал р. Исраель-Хаим малюток и шел с ними в дом роженицы читать «Шема». Он следил также, чтобы мальчики с самого раннего детства не ходили с непокрытыми головками, чтобы они отпускали пеот и вообще вели себя так, как подобает еврейским детям. Р. Исраель-Хаим часто дополнял в этом родителей и меламедов. И делал он все это с радостью и с большой любовью. Было видно, что эта его деятельность доставляет ему большую радость, что он считает для себя большим благом воспитывать еврейских детишек хорошими, набожными евреями. Все это он проделывал с детьми, имевшими родителей, не говоря уже о сиротках. Для них р. Исраель-Хаим был родным отцом. Его жена была также очень предана сиротам и берегла их, как зеницу ока. Нужно добавить, что сам р. Исраель-Хаим и его жена очень страдали от того, что их собственные дети не выживали, — они умирали сразу после родов. Не помогали молитвы и даже благословения «гуте идн» («Добрых евреев», святых). Не помогли тут и всякие другие средства. Не держались у них дети, и все! Каждый раз, когда очередной ребенок умирал, говорили родители «Б-г дал, Он и взял» и не жаловались на пути Господни. Знает, конечно, Всевышний, почему Он так поступает. Один из мальчиков р. Исраель-Хаима дожил до пятилетнего возраста. Его звали Симхой. Родители надеялись уже, что он выживет. Симха тоже заболел и отдал Б-гу душу. Это случилось в пятницу, — именно в такой день, когда р. Исраель-Хаим, по своему обыкновению, ходил по хедарам раздавать детям сладости в честь субботы. В ту пятницу, понятно, не ходил р. Исраель-Хаим по хедерам. Он должен был идти на похороны своего преждевременно умершего ребенка. Весь город был в трауре. Р. Исраель-Хаим и его жена были любимы и известны. Все сердца изболелись за них. Похороны ребенка были большие, на них явились все жители города, — от крупнейших ученых до самых простых людей. У всех на глазах были слезы. Держались крепко только сам р. Исраель-Хаим и его жена, они покорно подчинились воле Б-жьей. Весь народ проводил умершего мальчика на кладбище. При таком большом стечении людей не могли, конечно, приметить, кто явился на похороны, а кто отсутствовал. Понятно, что никто не обратил внимания на присутствовавшего на похоронах старика, которого звали Ошер-Ионатан. По правде говоря, этого Ошер-Ионатана считали за умалишенного и уделяли ему, конечно, мало внимания. Если бы не похороны, да еще какие похороны! — то нашлись бы, наверно, шутники, которые попытались бы подтрунить над этим старым умалишенным. Он был очень стар и большой бедняк. Все годы пребывания его в Познани, — много лет тому назад явился он откуда-то, — он жил в синагоге, там он спал и там он даже ел, если вообще имел что кушать. Никто не обращал на него внимания. Знали только, что он ведет себя странно и поэтому считали его ненормальным и звали «умалишенным».