А пока что, Барух поближе присмотрелся к Элиезер-Реувену и начал чувствовать к нему большое уважение. В простом кузнеце он увидел человека очень благородного поведения. Стоя весь день за наковальней и ударяя молотом по раскаленному железу, Элиезер-Реувен не переставал читать главу за главой Теилим, который он знал наизусть.
Все заработки кузнецу доставляли крестьяне соседних сел, приводившие к нему своих лошадей для подковки, свои возы для починки и свои плуги и бороны для наладки. Барух давно уже заметил, что его хозяин обходится со своими заказчиками с исключительной честностью и преданностью. Он никогда не брал у них лишней копейки.
Однажды Барух наблюдал нечто такое, что произвело на него огромное впечатление. Один крестьянин из соседнего села привел свою лошадь для подковки и свой возок для починки колеса. Другой крестьянин привел свою лошадь для оковки заново всех четырех ног. При расчете с обоими крестьянами Элиезер-Реувен ошибся и посчитал второму крестьянину как за работу, выполненную для первого заказчика. Ошибка выразилась в пользу крестьянина всего в каких-нибудь шесть грошей.
Оба крестьянина уже ушли. Элиезер-Реувен спохватился в допущенной им ошибке и страшно от этого переживал. Чтобы исправить свою ошибку, он пешком пошел в село пострадавшего крестьянина и проделал расстояние в пять верст, чтобы вернуть крестьянину ошибочно перебранные у него шесть грошей.
Барух был поражен. Такое благородство он еще не видал у простого еврея. Он спросил кузнеца, стоило ли ради такой мелочи утруждать ноги дорогой в десять верст туда и обратно. На это Элиезер-Реувен ответил: о поколении, наказанном потопом, сказано, что люди были тогда настолько развращены, что они не гнушались- никакого грабежа, даже если это составляло меньше самой малой монетки. Хочешь ли ты, чтобы я был хуже даже тех людей и ограбил крестьянина на целых шесть грошей?
Элиезер-Реувен был благочестив не только в своих отношениях с людьми, но и во всем, что касалось его отношений к Б-гу. Каждое утро и каждый вечер, летом и зимой, в дождь и в снег, он ходил в синагогу. Он не довольствовался только молитвой вминьяне. Он всегда прихватывал и немного Торы. Он принадлежал, как и многие ремесленники, к братству читателей Теилим, к братству изучающих «Эйн-Яаков» и к братству изучающих Мидраш. Помимо этого он был членом всех благотворительных братств города и аккуратно платил членский взнос. Весь день он за работой, как мы уже знаем, читал наизусть Теилим. Удар молотом, и из его уст появлялась жемчужина, — святой стих из Теилима.
Барух познакомился с этим примечательным во всех отношениях кузнецом, а также с его соседом, часто посещавшим кузнеца. Соседа звали Зевулун-Биньямином. Он был человеком необычайной высоты. Плечи его были широки и крепки, руки — длинные и сильные, а пальцы, как клинья. Кожа лица — цвета смолы. Лоб — низкий, голос — грубый, а голова — явного тупицы. И действительно, Зевулун-Биньямин был большим невеждой И все же он был по-своему человеком Б-гобоязненным.
Зевулун-Биньямин вначале не знал, как выглядит «алеф». Но на протяжении многих лет и при большом напряжении, — для его мозга это было весьма нелегким делом, — он кое-как научился молиться по будням и произносить браха при чтении Торы. По субботам и праздникам он повторял молитвы вслед за хазеном. Элиезер-Реувен был по сравнению с этим Зевулун-Биньямином чуть ли не ученым. Кузнец относился к своему отсталому соседу с большой жалостью, главное потому, что Зевулун-Биньямин показал, что он очень переживает от того, что он такой неуч и что его мозг так мало воспринимает. Когда Зевулун-Биньямин приходил к кузнецу домой, особенно по субботам, кузнец пересказывал ему то, что он услышит, бывало, в синагоге при изучении «Эйн-Яакова» и Мидраша.
Зевулун-Биньямин прислушивался ко всем рассказам кузнеца и, что называется, глотал каждое слово. Зевулун-Биньямин не только не мог читать, он также не умел говорить на языке идиш. С самого рождения он рос среди гоим и не слышал еврейской речи. Поэтому приходилось кузнецу пересказывать ему все на польском языке. Элиезер-Реувен знал хорошо польский язык и ему не трудно было объясняться на этом языке и даже передавать глубину заложенной там мысли, которую он сам не всегда мог уловить.
Благодаря тому, что Элиезер-Реувен пересказывал своему соседу на польском языке услышанное им в синагоге, собирались часто вокруг них гоим и также прислушивались к рассказам из «Эйн-Яакова» и из Мидраша; они от удовольствия чесали при этом свои головы и приговаривали: «Добже, добже, пан Рупка..».