Барух ко всему присматривался со стороны и почувствовал еще большее уважение к этому трудовому человеку. Элиезер-Реувен зарабатывал едва-едва на жинзь. Весьма немногие на его место устояли бы перед таким испытанием, — отказаться от хороших заработков, которые со всех точек зрения были вполне законны. Но Элиезер-Реувен имел перед собою большую и очень важную, более важную чем заработки, задачу: он должен был следить, чтобы дом был тщательно очищен от хамеца и чтобы в доме был наведен надлежащий порядок. Ради этого он готов был пожертвовать и своими заработками.
В своих приготовлениях к песаху Элиезер-Реувен не хотел полагаться ни на кого. Все он должен делать сам. Все домашние вещи он вынес на двор и мыл, чистил, проветривал их и выбивал из них пыль. Дом он побелил. Затем он из печи вырывал кирпичи и на их место укладывал новые. Ни одного уголка в доме он не оставил не вымытым, вычищенным и приведенным в кошерное состояние при помощи крутого кипятка.
Накануне праздника пошел Элиезер-Реувен в баню, а когда он пришел оттуда, он переоделся во все новое и пошел в синагогу. Барух тоже пошел с ним. Когда они пришли домой к сейдеру (пасхальной вечерней трапезе), дом выглядел как-то совсем по-другому. Праздник светился в каждом уголке. В самом воздухе чувствовалась святость праздника. Элиезер-Реувен, его жена, его дочери и его единственный сын, ровесник Баруха, выглядели совершенно другими людьми. В их глазах светилась «Праздничная душа».
Когда пришло время читать агаду, попросил Элиезер-Реувен Баруха перевести и объяснить слова агады домочадцам. Барух охотно сделал это. Для этого не требовались слишком большие знания.
Все сидели за столом с открытыми ртами и внимательно слушали каждое слово, выходившее из уст Баруха. Из глаз Элиезер-Реувена полились слезы. Трудно сказать были ли это слезы радости или наоборот — слезы печали, которые могли быть вызваны тем, что собственный его сын был туповат и умел только кое-как прочитать главу из Xумаша.
Элиезер-Реувен посылал своего сына к хорошему меламеду и не скупился на его обучение. Но, к его огорчению, у его сына были плохие способности и он очень мало преуспевал в учении. Это причиняло Элиезер-Реувену много горя. Как же ему хотелось иметь ученого сына! Но что можно было поделать, если у его сына была «тупая» голова?
Тот песах в доме Элиезер-Реувена Барух не мог забыть. Через год он вновь пришел на песах к Элиезер-Реувену. В то время Барух находился уже в другом местечке. Но на праздник он вернулся в Добромысль, чтобы провести его у бывшего своего хозяина, конечно же не без платы. Элиезер-Реувен, знавший уже, что Барух ничего не хотел получать бесплатно, брал у него плату без прежних споров.
В доме этого кузнеца Барух чувствовал себя по-домашнему. И не только это. Он также насыщался там еврейской скромностью и исходившей от сердца набожностью. Никогда в жизни не забывал Барух благородство и выдержку этого кузнеца Элиезер-Реувена.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда огородник р. Авраам, первый человек, перед кем Барух проявил свою ученость, пригласил его к себе на праздник песах во время его нахождения в Лиозне, Баруху вместо того захотелось вновь отправиться в Добромысль, чтобы провести песах в кругу семьи кузнеца Элиезер-Реувена. Прибыв в Добромысль, Барух сразу же отправился в кузню к Элиезер-Реувену. Кузнец стоял одетый в свой кожаный фартук с молотом в руке у наковальни, а его сын Шемуэль-Нахум придерживал щипцами кусок раскаленного железа, по которому кузнец ударял молотом изо всех сил. Как и в прежние годы, читал при этом Элиезер-Реувен наизусть главы из Теилим а. Как только Барух появился в кузнице, отложил Элиезер-Реувен свой молот и воскликнул: Посмотри-ка, Шемуэль-Нахум, какого мы имеем дорогого гостя!
Кузнец помыл свои руки и приветствовал Баруха сердечным шалом-алейхем. Сразу же Барух узнал все, что было на душе у кузнеца. С Барухом он беседовал, как с родным сыном.
— От дочерей, — сказал кузнец, — у меня слава Б-гу много радостей. Я их выдал замуж за людей ученых. Я им выстроил дом, и зятья сидят там и изучают Тору. Но от сына Щемуэль-Нахума у меня радостей нет. Я надеялся, что он вырастет ученым. Но у него нет нужных способностей.