Что же случилось? Оказалось, как узнал потом Барух, что р. Авраам-Биньямин отправился в Бабинович, местечко недалеко от Добромысля. Проезжие евреи нашли р. Авраам-Биньямина в нескольких верстах от Добромысля окровавленного и разбитого под деревом. Никто в точности не знал, что именно произошло. Р. Аврам-Биньямин был так изувечен, что от него ничего нельзя было добиться. Его тут же привезли обратно в Добромысль, и так как синагога находилась намного ближе его дома, внесли его сюда.
Сразу же сбежалось все местечко. Шум и крики усилились. Пришел местный лекарь и начал исследовать разбитого р. Авраам-Биньямина. Он еще жил. Но лекарь не был уверен, что он долго протянет. Начали тут же читать Теилим за здоровье больного. Барух также присоединился к молящимся. Но, как помнилось Баруху, сердцем он тут не участвовал. Что-то не чувствовал он той большой боли, какую выразили здесь другие люди. Он рассматривал себя тогда как бы принадлежащим к другому миру, — к миру, в котором он находился один, обособленный и отдаленный от всех других людей.
Теперь мог Барух понять и оценить большой свой недостаток того времени. Ему следовало глубже чувствовать горе и боль такого большого несчастья. Это должно было потрясти его всего. Это должно было больше затронуть его сердце. Он не должен был ждать, пока вопль в синагоге станет невыносимым и его позовут читать Теилим со всеми. Барух смог теперь уже понять, что он должен был сам прочувствовать страдания другого еврея в несчастья. Боль одного еврея должна быть болью другого еврея.
Барух вспомнил сейчас все, что случилось тогда с р. Авраам-Биньямином. Двое суток пролежал больной, борясь со смертью. Душераздирающей была сцена появления в синагоге семьи р. Авраам-Биньямина, разбитого и умирающего их единственного кормильца. Пришли его родители, родители жены, жена и дети. Они окружили больного, и вопль в синагоге был страшен.
Было предложено доставить умирающего р. Авраам-Биньямина в его дом. Но лекарь, испытавший на нем все средства, стараясь помочь ему, сказал, что больного лучше не тревожить. Другие люди считали вообще, что уже одно то, что больной находится внутри синагоги, в святом месте, послужит для больного лучшим средством выздороветь. А пока что, народ не переставал читать Теилим за здоровье р. Авраам-Биньямина. Жена больного, его дети, родители его ч жены «потрясали мирами» при открытом арон-кодеше. В синагоге уже не было Баруху покоя. Все были озабочены состоянием больного, почти не проявляющего признаков жизни.
Барух ходил, как в воду опущенный. Он не принимал участия в страданиях, которым сочувствовали другие евреи. Но он также не мог вернуться к своему углу и сосредоточиться на изучаемом. Слишком шумно было в синагоге.
После того, как р. Авраам-Биньямин пролежал пару суток в состоянии предсмертной агонии, он вдруг открыл глаза и стал дышать свободнее. Он попросил воды напиться. Стало ясно, что р. Авраам-Биньямин избежал смерти и теперь пойдет на поправку.
Эта новость быстро распространилась в местечке. В синагогу вновь сбежались люди. Радость была большой и всеобщей. Чувствовали, что здесь как бы произошло чудо. А радость семьи и не описать.
Лекарь говорил, что помогли больному его средства, но люди все же считали, что спасли р. Авраам-Биньямина непрестанные молитвы за его здоровье. Теперь уже можно было отвести его из синагоги домой.
Через несколько дней пришло время садиться за сеиде р. Р. Авраам-Биньямин мог уже сидеть за столом и вместе со своими домочадцами справлять праздник с обычной или, пожалуй, еще большей радостью, которая всегда чувствовалась в его доме. Радость выздоровления р. Авраам-Биньямина разделяли все жители Добромысля. Все были счастливы тем, что этот милый еврей спасся от смерти.
Барух, который раньше не чувствовал в полной мере глубокого горя при виде умирающего р. Авраам-Биньямина, не был теперь полон радости при виде выздоравливающего р. Авраам-Биньямина. Он вообще не участвовал в жизни евреев Добромысля или евреев других городов и местечек. Он был обособлен от всех. У него был свой собственный, особый мир. Так было и раньше. Теперь же было по-иному. Барух знал уже, что он вступил в новый, более чувствительный мир. Теперь он уже чувствовал не только головой, не только постигал умом, но чувствовал и сердцем и душой. Начал проявлять себя «человек», который внутри его. Чувство стало обогащаться разумом и мыслью. Только сейчас Барух почувствовал, что он стал цельным, собранным человеком. Книги по «муссару» вывели его на новый путь.