Однажды представился Залман-Лейбу подобающий случай доконать р. Бера своими придирками. К р. Беру пришли решать вопрос о кошерности коровы, зарезанной для обеспечения местных евреев мясом на субботний день. Принесли к р. Беру легкое сомнительной по кошерности коровы. После длительного исследования и рассмотрения вопроса пришел р. Бер к заключению, что мясо кошерно. Залман-Лейб уцепился за это, как за большую драгоценность. Он настаивал, что мясо трейфа. Он заявил, что р. Бер накормил евреев, — Б-же упаси! — трефной пищей, и устраивал по этому поводу скандалы. Простые евреи поселения, ничего в этих вещах не смыслившие, сильно перепугались. Они не представляли себе, что Залман-Лейб ищет только повода, к чему бы придраться, чтобы унизить р. Бера. Услышав, что Залман-Лейб настаивает на неправильном решении вопроса р. Бером, люди забеспокоились.
Залман-Лейб продолжал ссылаться на ряд авторитетных законодателей в доказательство своей правоты. Р. Бер же утверждал обратное и указал на источники, подтверждающие правильность его решения. И все же деревенские жители сильно встревожились. Они не могли решить, кто из этих двух ученых прав.
Сам р. Бер отнесся к этому случаю со всей серьезностью. Он пытался вступить с Залман-Лейбом в длительную дискуссию и доказать ему правильность своего решения. Но Залман-Лейб отвечал на все его доказательства издевкой и называл его «кормильцем трефного». Тогда послал р. Бер запрос об этом к Яновичскому раввину, показав в нем свою большую эрудицию. Основная цель запроса была удостовериться, что он не ошибся и мясо кошерно.
Чтобы успокоить Залман-Лейба, показал р. Бер ему свое письмо до его отправки. Но Залман-Лейб не пожелал даже просмотреть запрос. Он в ярости бросил письмо наземь и воскликнул, что не желает читать такие глупости.
Р. Бер отослал свой запрос в Янович и через пару дней получил ответ, подтверждающий его решение. Евреи успокоились. Они убедились, что не согрешили. Что касается Залман-Лейба, то он все еще не сдавался, и с р. Бером не помирился.
По всей видимости, пришлось бы р. Беру терпеть от Залман-Лейба и дальше. Но в следующее лето перебрался мельник в Янович и забрал туда с собою и своего зятя. Тогда только свободно вздохнул р. Бер и начал наслаждаться своим житьем на хуторе.
Мордехай купил себе в Яновиче дом на базаре и открыл там лавку по соседству с синагогой, где шамешом был р. Залман-Хаим. Мордехай начал ходить ежедневно в эту синагогу молиться и прислушиваться к тому, что читал шамеш за столом. Вскоре стал Мордехай габаем (старостой) этой синагоги. Он помогал шамешу во всей его деятельности. Зять его, Залман-Лейб, также был прихожаном этой синагоги. Теперь Залман-Лейб находился уже среди людей ученых. Ему было с кем дискутировать и он смог надлежащим образом показать свою ученость.
Шамеш р. Залман-Хаим, при посредстве которого Залман-Лейб стал зятем мельника, чувствовал к своему протеже большую привязанность. С его помощью был Залман-Лейб избран в качестве преподавателя Талмуда в синагоге, что доставило Залман-Лейбу большое удовольствие, а его тестю — не меньшую радость. Весь Янович говорил о зяте Мордехая.
Но вскоре Залман-Лейб заметил, что если его лекцию слушают 7–8 молодых человек, то к занятиям, проводимым шамешом, являются десятки, чуть ли не сотни человек, внимательно слушающих его пояснения текстов Хумаша или Мидраша. Это зажгло в душе тщеславного Залман-Лейба пламя ревности. Шамешу было невдомек, почему зять Мордехая выказывает к нему такую неприязнь. Он даже переговорил об этом с тестем Залман-Лейба; его огорчало не столько выказываемая Залман-Лейбом к нему неприязнь, сколько то, что этот его протеже оказался человеком со столь непривлекательными душевными свойствами.
Р. Залман-Хаим вообще делал упор на высокие моральные качества человека в большей степени, чем на его ученость. Потому что не знания главное, а дела. Р. Залман-Хаим чувствовал себя также несколько виноватым перед Мордехаем за то, что при его посредстве ему достался зять, ишущий почета.
Поэтому решил про себя р. Залман-Хаим действовать на Залман-Лейба в пределах возможного и добиться, чтобы он изменил свое поведение. Невзирая на то, что Залман-Лейб не скрывал своей неприязни к р. Залман-Хаиму и преследовал его, относился все же шамеш к нему с большим уважением. В своих занятиях за столом в синагоге шамеш непрестанно говорил о важности изучения Торы и неоднократно поминал Залман-Лейба добрым словом за его большую ученость и за его поучительные лекции по Талмуду в синагоге.
Это произвело на Залман-Лейба большое впечатление. Он вдруг увидел перед собою совсем нового человека, такого, который платит добром за зло. Залман-Лейб скорее ожидал, что шамеш отнесется к нему тоже враждебно. Ведь, должен же наконец почувствовать р. Залман-Хаим, что он, Залман-Лейб, относится к нему недружелюбно. И вот, оказывается, что р. Залман-Хаим выказывает к Залман-Лейбу не вражду, а большое дружелюбие. Залман-Лейбу пришлось вообще познакомиться с душевными качествами этого замечательного шамеша, и он почувствовал раскаяние.