Когда р. Шимшон-Элье узнал, что общее собрание в Яновиче решило объявить трехдневный пост, в понедельник, четверг и следующий понедельник, он очень пожалел об этом. Он не хотел, чтобы вся община беспокоилась так о нем. Поэтому он посчитал это знамением того, что Всевышнему угодно при его посредстве привести евреев Яновича к покаянию. В дни постов, когда яновичские евреи собрались в синагогах, был среди них и р. Шимшон-Элье. Стенания «достигли небес». Больше всех обливался слезами сам р. Шимшон-Элье. Он тревожился не столько за свою судьбу, сколько за судьбу всей общины. Когда дошло до второго решения общины — дать всеобщую клятву о его невиновности, не смог уже р. Шимшон-Элье стерпеть этого. Он настоял на отмене этого решения, заявив, что он предает себя в руки Всевышнего.
Прошло несколько недель, и в Янович прибыли три посланца графа Липского. В течение недели они занимались проверкой бухгалтерских записей и просмотром амбаров с хлебом и всего другого имущества, находившегося под ведением р. Шимшон-Эльи. Они убедились, что все находится в полном порядке. Обвинение против р. Шимшон-Эльи оказалось ложным. Р. Шимшон-Элье был публично реабилитирован. Больше того, граф Липский решил открыто выразить свое доверие еврею-управляющему и послал ему подарок — серебряный светильник на шесть свечей высотой в аршин с четвертью. Р. Шимшон-Элье привез этот светильник в Витебск, дал ювелиру добавить еще два подсвечника и затем пожертвовал светильник Витебской Большой синагоге для зажигания ханукальных свечей.
Яаков-Айзик был единственным сыном р. Шимшон-Эльи. Понятно, что над ним дрожали, как над большой драгоценностью. Для него содержали лучших учителей. Когда Яаков-Айзик стал бар-мицва, решил р. Шимшон-Элье по совету знаменитого паруша р. Симха-Зелига из Витебска приставить к своему сыну меламедом известного ученого р. Нафтали-Зеева. Он отдал ему отдельный дом и обеспечил всем необходимым. Р. Нафтали-Зеев особо славился своими большими знаниями в Талмуде, который он непрестанно изучал. Но он был также хорошо сведущ в философской литературе; особенно хорошо он разбирался в таких книгах, как «Море невухим» и «Кузари». Р. Нафтали-Зеев был также очень Б-гобоязненным человеком. По природе он был человеком хладнокровным и большим любителем упрощений. Он не любил вдаваться в излишние комментарии, не говоря уже о намеках и тайнах, раскрываемых в стихах Библии некоторыми комментаторами. Он не только принимал дословно все, касающееся алахи, но даже талмудические сказания и легенды в агаде он разъяснял самым прозаическим образом. А те легенды, которые не поддавались простому и ясному переводу, он совсем пропускал. Он говорил, что трудно объяснимое не следует вообще объяснять.
Р. Нафтали-Зеев считал вообще, что главное, — это полагаться на здравый ум, а не на чувство. Даже в исполнении мицвот он искал умственное, а не чувствительное. По его взглядам, главенствующей в человеке должна быть голова; сердце же и чувства должны играть второстепенную роль или совсем никакого значения не должны иметь в еврействе.
Р. Нафтали-Зеев очень следил за тем, чтобы Торе и талмудистам был оказан должный почет и уважение. Главное для него было учить. Людей, отличавшихся только своей набожностью или своими добрыми делами, он и в грош не ставил; на людей, которые не изучали Тору и не были талмудистами, он смотрел сверху вниз. Особенно холодно и даже враждебно он относился к простым евреям, к людям из народа.
Его ученик Яаков-Айзик сильно к нему привязался и подпал под его влияние. В части Торы и знаний он многому научился у своего учителя. Яаков-Айзик проучился у р. Нафтали-Зеева до самой своей свадьбы.
Р. Шимшон-Элье заметил, что его сын, хотя и стал человеком образованным, но оказался нечувствительным к человеческим страданиям, — ничья печаль его не трогает. А если он подает милостыню, то он делает это жестко, бесчувственно. Р. Шимшон-Элью это сильно огорчало. Это был совсем не тот путь, которым он сам следовал. Он переговорил об этом с р. Нафтали-Зеевом. Ему хотелось, чтобы тот помог ему исправить в его сыне этот недостаток. К великому изумлению р. Шимшон-Эльи оказалось, что сам р. Нафтали-Зеев относится холодно к делу благотворительности и ко всему, что связано с повседневной жинзью человека. Главное у него — изучение Торы. Все должно совершиться по раз навсегда намеченному пути, основанному на законах Торы. Чувство и сердечность вообще не имели в его понятии места в жизни. Это сильно расстроило р Шимшон-Элью. Он теперь только понял откуда у его сына такой подход к жизни. Это, оказывается, так воспитал его р. Нафтали-Зеев.