Затем взялся р. Яаков-Айзик за торговлю. Он начал торговать льном с помощью своих трех сыновей, и дело оказалось удачным. Он и теперь был одним из самых почетных жителей Яновича, мнение которого в общественных делах города было решающим. Но он никогда не хотел стать председателем общины или занимать другие почетные общественные должности.
— Мое мнение и так является решающим в делах общины, — говорил он, бывало, со смехом, — пусть почет достанется тем, у которых имеется больше времени для общественных дел.
В Яновиче знали, что р. Яаков-Айзик хотя и большой талмудист, имеет обыкновение всегда настоять, чтобы и в научных спорах правым оказался он. На его уроках никто не смел спорить с ним. Если кто пытался его переубедить в чем-либо, будь то даже крупнейший ученый, не щадил его р. Яаков-Айзик и попросту мог обругать его.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что всеми уважаемый р. Яаков-Айзик ухватился за «проступок» пекаря Шеломо, который прервал молитву, когда он был призван читать Тору. Как для обычных насмешников, бывших тогда в синагоге, так и для р. Яаков-Айзика это было удобным случаем подшутить над простым, малограмотным пекарем и причинить ему боль.
Барух, видевший все это, был потрясен.
— Знаешь ли ты, что ты наделал? — захотелось р. Яаков-Айзику постращать пекаря. — Ты осквернил Тору тем, что ты произнес ненужную браха и ты также осквернил имя Небесное.
Шеломо корчился от боли, слушая эти едкие слова упрека такого уважаемого еврея, как р. Яаков-Айзик. Слезы выступили на его глазах, и он начал умолять р. Яаков-Айзика, чтобы он ему сказал, какому он должен подвергать себя покаянию.
— Ты должен поститься бааб (три дня по очереди — в понедельник, в четверг и в следующий затем понедельник), — сказал ему р. Яаков-Айзик с презрительной усмешкой.
30. ПЕКАРИ И САПОЖНИКИ
Измученный пекарь и его утешитель. — Образованный еврей, ставший сапожником.
Наивный пекарь Шеломо был согласен поститься бааб, чтобы искупить свой «грех», совершенный им тем, что он прервал молитву в то время, когда его вызвали к чтению Торы.
— Я пост начну сегодня же, — сказал он р. Яаков-Айзику, желая этим показать, что он не откладывает это покаяние.
Теперь появилась у р. Яаков-Айзика новая возможность досадить пекарю.
— Невежда! — начал он кричать на него, — не знаешь ты разве, что пост отдельного кающегося человека следует начать под вечер накануне?
Шеломо изменился в лице. На лбу у него выступили капли пота, а глаза опять наполнились слезами. Он стоял, как осужденный, в то время как насмешники во главе с р. Яаков-Айзиком таяли от удовольствия при виде страданий пекаря. Р. Яаков-Айзик продолжал горячиться:
— Это позор, иметь среди нас в городе таких невежд! — кричал он.
Присматривавшийся ко всему этому Барух почувствовал большую жалость к бедному пекарю.
Когда р. Яаков-Айзик и другие насмешники достаточно насытились издевательствами над пекарем, они ушли из синагоги. Шеломо остался униженный и оскорбленный. Пока Барух раздумывал над тем, подойти ли ему к Шеломо и утешить его, подошел к пекарю третий зять Мордехая, Авраам-Ицхак, и начал говорить с ним очень дружелюбно и с большим сочувствием.
— Не огорчайтесь, — сказал он ему, — Вы никакого греха не совершили. По закону Вы имели право прервать молитву, когда Вас вызвали к Торе, потому что, как я от Вас слышал, Вы читали тогда отрывок молитвы между «Иштабах» и «Иоцер», а там такой перерыв допускается.
Авраам-Ицхак говорил с ним так сочувственно и дружелюбно, что у пекаря Шеломо вновь начали капать слезы из глаз.
— Что Вы плачете? — удивился Авраам-Ицхак.
Шеломо объяснил Авраам-Ицхаку, что это напоминает ему случай из его детства и вызывает в его памяти воспоминания, связанные с его общей судьбой. Авраам-Ицхак, полный любви и жалости к этому простому мастеровому, был очень заинтересован послушать об этом случае, и Шеломо рассказал:
Он, вообще-то, происходил из интеллигентной семьи. Его отец был известным в Витебске меламедом. Он славился своей ученостью, а также и набожностью. Каждое утро он молился в Холодной синагоге в «Миньян ватикин» (с восходом солнца). Когда Шеломо исполнилось десять лет, его отец начал брать его с собой, к этому миньяну, чтобы приучать его к такому виду Б-гослужения. Однажды, когда Шеломо было уже двенадцать лет, он в середине молитвы засмотрелся в окно, выходившее на улицу. Он задумался о виденном им и совсем забыл, что он молится в миньян. Чтобы нагнать пропущенное время и закончить молитву одновременно со всеми молящимися, ему пришлось пропустить большую часть молитв.