Весьма часто случалось, что такой нистар заводил в синагоге или на улице беседу среди деревенских евреев; на свой манер, совсем простыми словами пытался он пробудить у них тягу к Торе и к совершению добрых дел. Давид-Лейб, бывало, уже улавливал цель и назначение этих бесед. Чтобы убедиться, что перед ним один из нистаров, он задавал ему каверзный вопрос и при этом бросал на него испытующий взгляд. Это сразу же доказывало нистар у, что он обнаружен.
Тогда нистар пытался играть роль наивного человека, будто он совершенно не понимает заданного ему Давид-Лейбом вопроса. Но именно этот деланно-наивный вид вопрошаемого укреплял уверенность Давид-Лейба в том, что перед ним действительно нистар. Тогда он уже не отставал от него, пока тот не вынужден был открыть ему свою тайну.
Весьма часто случалось, что Давид-Лейб задавал нистар у вопрос, а тот почешет в ответ свою пейсу и скажет: «Что этому еврею от меня нужно? Почему он не спрашивает об этом более умных и образованных людей?»
Присутствовавшие при этом люди рассмеются, бывало, и говорят:
— Сапожник вбил гвоздик в ненадлежащее место.
Но Давид-Лейб знал уже, что «гвоздик» попал куда надо. Таким образом, он познакомился со многими нистарами.
Среди странников, появлявшихся время от времени в Хатинке, был один еврей с рыжими волосами и такой же бородой, почему в Хатинке его называли «Рыжий коен», ибо он был также и коеном. Он был веселым, бодрым и восторженным человеком. Люди называли его также «Веселой душой», потому что у него был всегда большой запас шуток и прибауток, которыми он услаждал людские сердца.
Особенно отличался он своей привязанностью к детям. Он играл с ними, раздавал им орехи и яблоки, следя за тем, чтобы они к ним не прикасались без произношения браха.
И он следил, чтобы каждый ребенок произносил браха громко и чтобы остальные дети отвечали хором «Амен». При этом он заводил с детьми беседу о том, что они учили в хедере и экзаменовал их. Он побуждал их учить прилежно и рассказывал им о талмудистах и цадиках, чтобы вызвать у них желание им подражать.
Никто в Хатинке не знал о нем ничего. Никто никакого понятия не имел, откуда он явился, с какой целью он странничает, что его привело в Хатинку.
Только один Давид-Лейб пытался присмотреться к нему поближе и следить за его поведением. Он хотел что-либо узнать о нем; он рассчитывал увидеть от него что-нибудь такое, что указывало бы ему, что он имеет тут дело с нистаром. Но все его старания ни к чему не привели.
Давид-Лейб внимательно прислушивался к словам «рыжего». Может быть, это поможет ему узнать о нем что нибудь, а затем кое о чем самому догадаться. «Рыжий» часто говорил о любви к своим соплеменникам и все время приводил в пример рассказы и легенды, касавшиеся этого вопроса. Было ясно, что его целью является посеять в сердцах евреев семена любви к своему народу и показать, что здесь заложена большая общественная проблема, ибо имеется опасность, что евреи начнут — упаси Б-же — ненавидеть друг друга и недооценивать свою собственную важность и достоинство.
Простые люди, прислушивавшиеся к словам «рыжего», улыбались. Некоторые принимали их за шутку. Ибо, кто же он собственно говоря такой, чтобы толковать о таких вещах? Возможно, что слова странника были выше понятия такого слушателя-простолюдина, хотя они были произнесены совсем просто и понятно. Для Давид-Лейба же это должно было означать, что «рыжий» — не простой странник.
Огромное впечатление производило на Давид-Лейба устраиваемое «рыжим» хоровое пение с детьми, которых он собирал вокруг себя в синагоге, пел им песенки и призывал петь вместе с ним. Он так долго пел им, пока не обучал их петь вместе с ним, что они делали с большим вниманием и радостью. Тогда он пускался с ними в пляс, и веселье становилось общим.
32. МОЛИТВА СРЕДИ НОЧИ
Открытие о «праздношатающемся» из Хатинки. — Когда сапожник вбил гвоздик в ненадлежащее место. — В чем человек приравнен к облакам.
Давид-Лейба очень удивляло, что он от рыжего коена никогда не слышал ни единого слова Торы; даже намека не было, что он образован. Указывало ли именно это, что он действительно нистар?
Внимание Давид-Лейба возбудило и то, что «рыжий» дружил с одним евреем, о котором трудно было быть высокого мнения. Это был Шмерл сын Нахум-Ицика. Этого Шмерла считали в Хатинке величайшим невеждой и к тому еще никчемным человеком и лентяем.
Поэтому Давид-Лейб сомневался, следует ли ему интересоваться рыжим странником или выбросить из головы мысль о его принадлежности к нистарам.