Я вернулся в Варшаву как раз вовремя, чтобы успеть быть избранным земским депутатом сейма и впервые принял участие в его работе на том самом чрезвычайном заседании, о котором я уже упоминал.
Пока двор, в связи с сеймом, находился в Польше, я ещё ближе сошёлся с сэром Вильямсом[21], что прибавило мне значительности в глазах света, на меня стали смотреть как на юношу, достигшего зрелости, — ранее ни мой возраст, ни крошечная моя фигурка (я только в том году внезапно подрос), этому не способствовали. Последовав за двором в Дрезден, Вильямс выразил готовность вести со мной шифрованную переписку по вопросам, интересовавшим мою семью; знакомство с ним послужило одним из мотивов, побудивших родителей отправить меня в Саксонию год спустя — после того, как я принял участие в свадьбе брата.
Зимой, последовавшей за сеймом 1750 года, брат неожиданно для всех женился на панне Устржицкой, дочери кастеляна Пшемышля. Сопроводив брата в его поездке по Польше, предпринятой в 1751 году летом с целью представить его жену всей нашей семье, я отправился в Саксонию — свидетельствовать свою преданность королю. Я застал его в Лейпциге, на ярмарке Святого Михаила, и за те несколько дней, что двор оставался там, я успел экипироваться к охотничьему сезону в Губертсбурге.
Вот где король Польши Август III представал во всём своём величии и бывал особенно счастлив. Он собирал в замке свою семью, туда следовали за ним дипломаты, аккредитованные при его дворе, высшие чины королевства, военные и штатские, а также сколько-нибудь знатные иностранцы, оказавшиеся в Дрездене в период охоты. Всю эту публику размещали, кормили, их расходы оплачивались королём и жизнь в Губертсбурге можно было с полным правом назвать восхитительной.
Ежедневно, в восемь утра, происходил выход короля, направлявшегося к мессе. В восемь с половиной в экипажах короля все следовали к месту охоты, где под навесом из ветвей подавался сытный завтрак, вполне способный заменить и обед. Затем верхами скакали в лес, чтобы затравить одного, двух или трёх оленей. Костюмы придворных, жёлтые и синие с серебром, изящество лошадей, поток экипажей, наполненных дамами, сопровождавшими королеву, и особенно — красота этого леса, имевшего три лье в диаметре и разделённого на прямоугольники восьмьюдесятью тропинками, обозначенными шнурком, всё это делало королевскую забаву истинным праздником даже для тех, кто не был страстным охотником. Наиболее азартные мчались, пришпоривая коней, вслед сыновьям короля, а менее азартные, вроде меня, пристраивались за графом Брюлем — он не держался вплотную к собачьим хвостам, но ведомый опытными охотниками по нужной тропе, всегда поспевал к моменту гибели оленя.
Охота была единственным занятием, во время которого граф Брюль не находился неотлучно при короле, сопровождавшем кавалькаду в карете, где рядом с ним сидела лишь королева. Во время охоты, тем более охоты удачной, монарх становился непохож на самого себя; весёлый, приветливый, разговорчивый, он вынуждал тех, кто обычно приближался к нему с робостью, сомневаться, тот ли это самый король, которого вне охоты все привыкли видеть надменным, важным, молчаливым, строго придерживающимся этикета, делавшего его недоступным.
Возвращались с охоты обычно между четырьмя и пятью часами. Около часа предоставлялось для того, чтобы отдохнуть и переодеться, после чего все собирались в театре — слушать охотничью музыку, восхищаться отменными голосами, любоваться великолепными балетами. Затем следовал ужин в присутствии короля, за гигантским столом, в красивом, хорошо освещённом зале, где все приглашённые, мужчины и дамы, должны были находиться в придворных туалетах, скорее пышных, чем изысканных.
После ужина, часов в девять, король удалялся, а остальные отправлялись в покои наследного принца, супруга которого Антуанетта Баварская хоть и не отличалась красотой, но очаровывала гостей приятностью своей беседы и своего голоса; почти каждый вечер у неё бывали превосходные концерты.
После десяти многие заглядывали ещё и к графине Брюль. Все, кто знал эту женщину, сходились во мнении, что первый министр, фаворит, не мог бы пожелать другой жены: редко кто умел так ловко вербовать ему сторонников или хотя бы смягчать ревность и недоброжелательство, которых следовало опасаться всякому, кто занимал такое положение, а графу Брюлю в особенности. Интимная дружба графини с моей матерью давала мне в её доме все права приёмного сына. Многомесячное отсутствие зятя графини тревожило, кажется, её дочь, пани Мнишек, и я, как и многие другие, находил, что её муж не прав по отношению к ней, но ещё больше — по отношению к самому себе.
21
сэр Вильямс Чарльз Гепборн (1709—1759) — английский политический деятель, член парламента, дипломат; посол Англии при саксонском дворе (1747), в Берлине (1750), в Санкт-Петербурге (1755); находился в доверительных отношениях с Екатериной II в бытность её великой княгиней (переписывался с ней, ссужал ей значительные суммы); во второй половине пятидесятых годов тяжело заболел и, вернувшись в Англию, покончил с собой в 1759 году в припадке безумия.